Полное собрание сочинений. Том 68

1895 г. Конец июля, не позже 30-го. Я. П.

Дорогой Анатолий Ник[олаевич],

Очень рад был получить от вас письмо. Всегда рад общению с вами и еще более был [бы] рад, если бы мог быть вам полезным. Боюсь только, что ваше представление о жизни очень далеко от возможности осуществления. Все мы стремимся к одному и тому же роду жизни, но все мы задерживаемся в осуществлении его нашими страстями, слабостями, а главное, нашими семейными связями. Это не значит, чтобы мы должны были перестать стремиться к такой жизни, но значит то, что мы должны знать те трудности, кот[орые] предстоят нам, и должны, несмотря на эти трудности, не переставая стремиться к тому же. Собраться в отдельную общину признающих себя отличными от мира людей, я считаю не только невозможным (недостаточно еще привыкли к самоотвержению люди, чтобы ужиться в таком тесном едине[нии], как это и показал опыт), но считаю и нехорошим: общиной христианина должен быть весь мир. Христианин должен жить так, как будто все люди — какие бы они ни были — были такие же, как он, готовы не на обиду и своекорыстие, а на самопожертвование и любовь. И тогда только, хоть и не при его жизни, но когда-нибудь, осуществится братская жизнь на земле, а устройство малых общин избранных — церквей, не улучшает, а часто ухудшает жизнь людей, делает ее более жестокой и равнодушной к другим.

Что ваша семья, т. е. родители? Где они? Я тогда ничего не мог съискать для вашего отца 1и очень жалею об этом. Кто ваша жена? 2и чем вы живете теперь? Приходить ко мне я вам не советую, если же будете писать, то я с радостью буду отвечать на то, что могу. — Я живу попрежнему — меньше работаю руками, больше пишу 3; всё еще кажется, что нужно нечто высказать. — Так пишите мне.

Любящий вас Л. Толстой.

Если вы что не читали из моих последних писаний, то напишите, и я постараюсь достать вам. Знакомые, живущие на земле, у меня есть, и одного работника товарища принять они всегда согласятся, но чету с детьми не решатся принять, не будучи знакомы с вашей женой. Так что в этом не могу вам помочь.

Печатается по листам 82—85 копировальной книги. Дата определяется почтовым штемпелем получения письма адресата: «Тула, 19/VІІ 1895», и местом письма в копировальной книге перед письмом к Демидову, помеченным: «30 июля 1895 г.».

Анатолий Николаевич Каневский (р. 1866) — сын рязанского нотариуса, сочувствовавший взглядам Толстого, участник толстовских общин.

Ответ на письмо Каневского из г. Коломны от 17 июля 1895 г., в котором он просил Толстого указать, где бы он мог достать еще не читанные им его сочинения, и говорил, что хорошо было бы собраться всем ученикам Толстого вместе для общинной жизни.

1Николай Ильич Каневский (1834—1899), служил сначала нотариусом в Рязани, затем перешел на должность заведующего заводской конторой в Гусевском заводе Рязанской губ. Надорвав там свое здоровье, он лишился места и с тех пор, нуждаясь материально, неоднократно письменно обращался к Толстому с просьбой как-нибудь устроить ему или его жене подходящее место.

2Лидия Константиновна Каневская, рожд. Соколова (1866—1923), бывшая ученица консерватории.

3Толстой работал в это время над «Коневской повестью» — будущим романом «Воскресение».

1895 г. Июля 30. Я. П.

Ваше Превосходительство.

Простите меня, пожалуйста, за то, что обращаюсь к Вам без упоминания имени, отчества и фамилии. 1Я живу в деревне и не имею под руками адрес-календаря, по которому мог бы об этом справиться. Дело же, о котором я позволяю себе утруждать вас, очень важно и не терпит отлагательства. В Вашу губернию [выслан] мой хороший знакомый и во всех отношениях прекрасный, умный, даровитый и нравственный молодой человек, Мих[аил] Арк[адьевич] Сопоцько, бывший студент Моск[овского] университ[ета]. Мнение, которое я высказываю о нем, подтвердят люди, знающие его, хотя и совершенно других взглядов, чем я. Таковы: Ник[олай] Алекс[еевич] Философов 2, бывший директор школы Живоп[иси] и Ваяния в Москве, Рафаил Алекс[еевич] Писарев 3, известный земский деятель Тульской губернии, и др[угие], знавшие Сопоцько.

Просьба моя к Вашему Превосходительству состоит в том, чтобы облегчить ему, сколько возможно, время его ссылки, которой он подвергся совершенно невинно, назначив его в лучшее место, чем Пудож, 4в Петрозаводск, если это возможно. — Исполнение моей просьбы, которое я сочту за особенное мне одолжение, будет вместе с тем и добрым делом, так как спасет молодого человека от тех последствий одинокой жизни, которым подвергаются большею частью ссыльные и из которых главное есть потеря доброжелательства к людям, а напротив, озлобление.

Прошу простить меня за необычную форму моего письма и принять уверения моего совершенного уважения.

Лев Толстой.

30 июля 1895.

Печатается по листам 88 и 89 копировальной книги. Впервые опубликовано в «Летописях», 2, стр. 141—142.

Михаил Денисович Демидов (1840—1898) — с 1892 г. олонецкий губернатор.

1Письмо Толстого было адресовано: «Олонецкому губернатору». М. А. Сопоцько в начале июля этого года административно высылался в г. Пудож Олонецкой губ. и в своем письме к Толстому от 3 июля просил его «похлопотать перед олонецким губернатором о позволении жить в губернском городе».

2Николай Алексеевич Философов (1839—1895), помещик Данковского уезда Рязанской губ., тесть И. Л. Толстого.

3Рафаил Алексеевич Писарев (1850—1906), помещик Епифанского уезда Тульской губ., либеральный земский деятель.

4Пудож — в то время глухой уездный городок Олонецкой губ. с числом жителей около 1500 человек.

1895 г. Июля 30. Я. П.

Дорогой Михаил Аркадьевич,

Получил ваше тронувшее меня письмо из Петерб[урга]. Жить для приобретения любви других, делать что-нибудь для достижения этой цели — нехорошо, но когда получаешь эту любовь, как всегда — незаслуженно, п[отому] ч[то] ничего не делал для приобретения ее, то нельзя не радоваться и не умиляться, как я радовался и умилялся, получив ваше письмо. Очень радуюсь за вас, что вы пережили, хотя бы и не вполне, но отчасти, страх смерти. Этот страх никогда не переживается сразу, а всегда во много приемов — ступенями. Хорошо то, что вы начинаете переживать его. Степень страха, кот[орый] мы испытываем перед смертью, есть показатель степени истинности понимания нами жизни. И потому всегда полезно примеривать себя к этому страху, чтобы по нем судить о своем душевном состоянии — росте или умалении. Я не говорю о большом разряде людей, кот[орые] утверждают, что не боятся смерти, иногда и поступают так, как будто не боятся ее, только от того, что они еще не вступали в истинную жизнь и находятся в положении, близком к животному. Чем меньше страха смерти, тем больше свобода, спокойствие, сознание могущества духа и радость жизни. При полном освобождении от этого страха, при полном сознании единства жизни этой с бесконечной, истинной жизнью, должно быть полное, ничем не нарушимое спокойствие, сознание своего всемогущества и блаженства.