Полное собрание сочинений. Том 68

Но если это для вас возможно, то делайте это, потому что лучше доставить лишнего солдата, чем лишнего лицемера или отступника учения, что случается с теми, кто предпринимает дела свыше своих сил. Вот почему я убежден, что христианская истина не может распространяться проповедью известных внешних поступков, как это делается в мнимо христианских религиях, но только разрушением и обличением соблазнов и обманов и, особенно, убеждением, что единое истинное благо человека заключается в исполнении воли бога, которая есть не что иное, как закон и назначение человека.

В ту минуту, как я вам пишу, два молодых человека из моих друзей 1заключены один в тюрьму, другой в сумасшедший дом за отказ от военной службы. Один из них — молодой живописец в Москве. И вот я стараюсь как можно меньше влиять на него в деле его отказа, потому что я знаю, что для того, чтобы перенести все испытания, которые ему предстоят, ему нужна сила, которая не может прийти извне, нужно твердое убеждение, что его жизнь не имеет другого смысла, как только в исполнении воли того, кто его сюда послал. А это убеждение складывается внутри. Я могу помочь образованию его, но не могу его ему дать, я боюсь больше всего заставить его поверить в то, что у него есть убеждение, когда его у него нет. Мне несколько трудно выразить свою мысль по-французски, но надеюсь, что вы поймете мою мысль, тем более, что я считаю, что выразил ее в моих сочинениях, уже переведенных.

Идея военной стачки уже была провозглашена одним из ваших соотечественников, которого я очень уважаю, хотя и забыл его фамилию (кажется, Домела 2), на предпоследнем конгрессе социалистов. Если вы мне сделаете удовольствие, еще раз написать мне, пожалуйста, сообщите мне что-нибудь об этом социалисте (Домела), очень замечательном по своей деятельности. Вы мне сделаете также удовольствие, написав, кто вы: о вашей профессии, а главное, о ваших религиозных убеждениях.

Примите уверение в моей дружбе

Л. Толстой.

18/30 ноября 1895.

Печатается по машинописной копии из архива H. Л. Оболенского. Впервые опубликован (отрывок) в газете П. И. Бирюкова «Свободная мысль», Женева, 1900, № 11, и в Б, III, стр. 434—440. Дата определяется словами письма: «Вчера я получил ваше второе письмо» — от 14 ноября.

Ван Дейль (Van Duyl, р. 1857) — голландский писатель и журналист.

Ответ на два письма Ван Дейля, в которых он рассказывал о лекциях, прочитанных им в кругах молодежи на темы пацифистского характера, и о вопросах, которые задавались ему слушателями.

1Толстой имеет в виду крестьянина Петра Васильевича Ольховика (см. т. 87, стр. 383) и Леопольда Антоновича Сулержицкого (см. письмо № 232, прим. 3).

2Фердинанд Домела Ньювенхейс (Ferdinand Domela Nieuwenhuys, 1846—1919), голландский анархист.

1895 г. Ноября 18. Я. П.

Иван Михайлович переслал мне вашу рукопись. 1Я нынче еду в Москву и, чтобы не завозить ее туда, отправляю ее вам. Напишу подробно после. Продолжать стоит, если есть влечение. Для того, чтобы имело силу, надо переделывать, в особенности сокращать, просевать и избегать желания сказать всё. Слишком много несогласованного между собой содержания нарушает впечатление. —

Любящий вас

Л. Т.

Печатается по машинописной копии с датой: «Ноябрь 1895 г.». Впервые опубликовано в СТМ, стр. 269—270. Дата определяется, с одной стороны, получением рукописи Файнермана при письме И. М. Трегубова от 30 октября 1895 г., с другой— словами письма: «Я нынче еду в Москву». Толстой переехал в Москву 19 ноября.

1См. письмо № 228.

1895 г. Ноября 18? Я. П.

Сейчас вновь перечел ваш рассказ 1и очень внимательно. Вся его первая часть совершенно невозможна. Всё это так неестественно, преувеличено и выдумано, что ни одна редакция, по моему мнению, не решится его напечатать. Судья, берущий взятки чаем и виноградом, кот[орый] он с жадностью поедает с своей женой, становой с тесаком на боку, признания станового и судьи друг другу во взятках, давание купцами 10 т[ысяч] судье для того, чтобы не платить по векселям, и т. п. неверные, очевидно в одном умышленно мрачном свете выставляемые и выдуманные события и подробности делают всю эту часть невозможною. Такая же выдуманность и преувеличенность, подрывающие доверие читателя, есть и в допросе станового. Хороши только описания заседания у судьи и, в особенности, мирового съезда. Эта картина очень хороша, но пока до нее дойдет читатель, он потеряет уже всё доверие к описываемому. — В таком виде посылать рассказ ни в Вестник Европы, ни в какую другую редакцию невозможно, и потому возвращаю вам его.

Знаю, что это письмо мое будет вам очень не только неприятно, но и тяжело, но что же мне было делать? Лучше сказать правду. У вас есть способность писать, но нет строгого критического отношения к себе и потому терпения перерабатывать. Пожалуйста же, не сердитесь на меня и верьте искреннему расположению к вам и желанию вам истинного блага. Как и во всех делах, «тише едешь, дальше будешь». Гораздо выгоднее, даже в материальном отношении, — если вы уже непременно хотите зарабатывать хлеб этой опасной для души литературной работой, — подвергнуть свою работу самой строгой своей критике, не скучая этим, переделать ее 10, 20, 30 раз, откинуть всё лишнее, очистить до конца и тогда только отдать ее в печать. Тогда устанавливается репутация, и можно добывать и этим опасным путем — средства жизни, и гораздо легче, чем писать кое-как и много. Придумать, как исправить этот рассказ, вы должны сами, но мне казалось бы, что надо вот как сделать: начать прямо с вымазанных ворот и вкратце рассказать, кто и зачем их вымазал, и потом допрос, суд у судьи и в съезде. Центр тяжести и смысл рассказа в самоуверенном, жестоком пренебрежении развратных и праздных господ к трудящемуся и смиренному народу и фарисейство мнимой справедливости на суде. И это хорошо выставляется в последних главах. Их надо еще подчистить, усилить, а остальное рассказать только настолько, насколько нужно для понимания суда. Так бы я сделал.

Ну прощайте, так не сердитесь. Желаю вам не литературного успеха, а того состояния, при кот[ором] можно быть равнодушным к нему.

Любящий вас Л. Толстой.

Печатается по листам 113 и 114 копировальной книги. Впервые опубликовано в СТМ, стр. 270—271. По связи с предыдущим письмом от 18 ноября датируется предположительно тем же днем.

1Рассказ Файнермана «Суд».

1895 г. Ноября 21. Москва.

Дорогой брат!

Иван Михайлович Трегубов переслал мне ваше письмо к нему, 1и я очень радовался, читая его, радовался тому, что узнал про вас и как будто услыхал ваш голос, понял, о чем вы думаете, как думаете и чем живете. Вижу из письма вашего, что вы живете в духовном мире и заняты духовными вопросами. А для блага человека это главное, потому что только в духе человек свободен, и только духом творится дело божие, и только в духе человек чувствует себя в единении с богом, так как «бог есть дух». Мысли, высказанные вами в письме о преимуществе живого общения над мертвой книгой, мне очень понравились, и я разделяю их. Я пишу книги и потому знаю весь тот вред, который они производят, знаю, как люди, не желающие принять истину, умеют не читать или не понимать того, что им против шерсти и обличает их, как перетолковывают и извращают, как они перетолковали евангелие. Всё это я знаю, но все-таки считаю в наше время книгу неизбежною. Я говорю: в наше время, в противоположность временам евангельским, когда не было книгопечатания, не было книг и средство распространения мыслей было только устное. Тогда можно было обходиться без книги, потому что и у врагов истины не было книги; теперь же нельзя предоставлять одним врагам это могущественное орудие для обмана, и не пользоваться книгой или письмом для передачи своих мыслей и восприятия мыслей других людей — всё равно, что не пользоваться силой своего голоса для передачи сразу многим людям того, что имеешь сказать, и своим слухом — для того, чтобы понять то, что громко говорит другой человек, а признавать возможность передачи и восприятия мыслей только один на один или шопотом.