Полное собрание сочинений. Том 66

Вы говорите, что смерти не должно бы быть, что смерть только оттого, что мы дурны. Я согласен с этим, но только с той оговоркой, что смерти для каждого из нас для самого себя не должно быть и может не быть, если бы мы были чисты, как вы говорите, если бы мы были совершенны. То есть, что мы видели бы смерть других людей, но не видали бы, не чувствовали бы своей. Смерть других людей, — т. е. исчезновение жизни из тела людей, мы не можем не видеть, и другие увидят исчезновение жизни из нашего тела; но сами мы, если бы мы были безгрешны, мы бы ничем не были приводимы к мысли о смерти: мы не боялись бы ее, не думали бы о ней, как не думаем о перемене вещества в нашем теле, главное, не испытывали бы никаких страданий и боязни их. Организм должен с зародыша расти, развиваться, доходить до высш[ей] степени, потом спускаться, стареться и уничтожаться, как организм, но нет никакой надобности ему болеть и страдать, не теми свойственными жизни легкими и состоящими в соответствии с удовольствиями страданиями, а страданиями болезненными, при кот[орых] душа хочет вырваться из тела. И если бы у нас не было этих страданий, мы бы не думали о смерти, и организм наш прекращал бы свое существование, так что мы бы и не заметили этого. В этом смысле могло бы не быть смерти. Ведь мы не говорим, что гусеница умерла, когда она засохла сверху; также мы и не имели основания говорить, что человек умер, когда организм его перестал существовать. Мы можем говорить только по опыту и внутреннему чувству; а и то, и другое, если бы мы были безгрешны, и потому безболезненны, говорило бы нам противное.

Так что я думаю, что как для того, чтобы быть наиболее чистым в половом отношении, надо стремиться к полному целомудрию; для того, чтобы не противиться злу, надо подставить щеку; для того, чтобы быть способным служить людям, надо быть готовым отдать здешнюю жизнь свою. Как во всем идеал для жизни отдельного человека представляется недостижимым, и этим самым постоянно указывает то, к чему должен не переставая стремиться человек, так и это безболезненное существование, при котором смерть сделалась бы невидимой, есть тот идеал, к которому должно стремиться и стремится всё человечество и которого оно непременно достигнет.

Вот, смутно выраженные, мои мысли, приходившие мне во время болезни.

Прощайте пока. Передайте от меня мою любовь нашим общим друзьям.

Л. Толстой.

4 сентября 1893.

Полностью впервые опубликовано в «Известиях общества Толстовского музея», 1, СПб. 1911, стр. 7—9.

Ответ на письмо М. В. Алехина от 25 августа 1893 г. (почт. шт.) из Полтавской губ.

1893 г. Сентября 8. Я. П.

Я перед вами без вины виноват, дорогой друг Количка. Ваше предпоследнее коротенькое письмецо долго лежало у меня на виду, и я всё собирался ответить на него; а потом заболел, приводил потом всё в порядок и почему-то решил, что писал вам. Я совершенно так же, как вы, часто и очень всегда радостно думаю о вас. Уединение ваше очень хорошо. Вы делаете в тишине и закрытии, хотел сказать большое, но лучше скажу истинное дело: живете и живете всеми сторонами жизни непосредственно, по-настоящему. Главное важно, что с детьми. Мне всегда жутко, что вы недостаточно цените важность их — детей. Жизнь наша, чтобы быть полной, непременно должна иметь две стороны: исполнение самой жизни для себя и воздействие на людей — для изменения их ложной жизни — проповедь. У вас обе стороны. Я говорю и думаю и про меня думают, что я имею влияние на людей проповедью: на всех языках печатают, читают. А у вас дети, которые в сердце вынесут всю вашу душу, все мысли лучшего свойства и навеки понесут их в мир, передавая их.

Моя деятельность трескучая и потому внешняя и сомнительная, а ваша — на детей тихая, невидная, подземная, но неудержимая, вечная, несомненная и безнаградная. Только бы религиозно относиться к ним, помнить, что это живой божий станок, из которого не вырубишь топором ничего из того, что вложишь в них. Меня бог лишил этой деятельности. Я вижу, как мои растут, портясь жизнью, приготавливаемые к тому, чтобы стараться не понять меня и не только не передать, но передать превратно. Цените свое положение, милый друг. И я вижу, что вы цените его. И помогай вам бог. Большинство людей не только далеких, но, казалось бы, близких, по убеждениям, не оценят вашу жизнь, даже осудят ее; но дети, выросшие тут, только бы они всегда ощущали любовную атмосферу, поймут и в них окупится. Только как можно больше свободы им и просвещения, разумеется не гимназического, а христианского. Как всё это делать, не знаю, п[отому] ч[то] не испытал, но вижу важность, значительность этого дела. Вижу, что пустить на свет живого человека просвещенного важнее сотен книжек.

Ваш духовный сын Мих[аил] Ва[сильевич] 1вот должен радовать вас. Он очень силен. Я всегда любуюсь его отношением к требованиям власти и неослабевающему стремлению к освобождению себя от грехов нашей роскоши. Вы мне рассказываете, как вас сын 4-х летний научил, а у меня начат рассказ, очень меня занимающий, о детях богатых помещиков, принявших участие в помощи голодающим и увидавших всю ложь и лицемерие старших и возмутившихся против них. 2

Постоянно приходится перекладывать то то, то другое сказание евангелия вверх. Так теперь мне особенно важно и дорого, и вам должно быть, указание о святости детей и о страшном грехе нашем соблазна их, когда, не замечая того, делаем уступки, кривим душой и не каемся, а еще оправдываемся.

Надеюсь, что Гапка поправилась теперь. Что у ней было? Не тиф? Воображаю, как потеря ее была бы тяжела для вас и изменила бы всю вашу жизнь. Хотел бы я понять всю, самую внутреннюю сторону ваших отношений. —

Я, как вы знаете, кончил свою большую статью. Она переводится и вот-вот должна выйти за границей. Не могу не ожидать перемен в жизни христианского мира. Так много людей ждут этого, хотят, предвидят. Были статьи Зола и Дюма о настроении умов теперь, я написал по этому поводу статью. Она напечатана в Сев[ерном] Вестнике. Мне, верно, пришлют оттиски, и я пришлю вам. Теперь же я ничего не делаю.

Жду письма. Обрываю. Целую вас, всю вашу семью, старика милого и Рубанов. Что они?

Л. Т.

Печатается по копии рукой П. И. Бирюкова в рукописной тетради № 8 (стр. 93—98) из AЧ. Впервые отрывок опубликован в книге: В. А. Жданов, «Любовь в жизни Льва Толстого», кн. 2, М. 1928, стр. 126. Датируется на основании Списка М. Л. Толстой.

Ответ на два письма H. Н. Ге (сына), из которых «предпоследнее коротенькое» не сохранилось; в последнем — от 3 сентября 1893 г. (почт. шт.) Ге писал о своей жизни и своих отношениях с детьми и сообщал о болезни своей жены.

1М. В. Булыгин.