Полное собрание сочинений. Том 65

5Для статьи об искусстве.

Ответ Страхова см. в ПС, стр. 425—426.

1891 г. Февраля 18 . Я . П.

Очень сожалею, что не могу исполнить ваших желаний, дорогой Александр — извините, не знаю отчества. — Денег я уже очень давно не имею никаких и ни на что их не употребляю. Признаюсь, мне всегда обидно, когда у меня просят денег. Если я считаю деньги злом, то я или не имею их, или если имею, то лгун и ко мне не следует обращаться. Статью свою я очень рад буду предоставить в ваше распоряжение, но после того, как она появится, как предисловие к книге Алексеева, для которого она предназначена. 1То, что она появилась в газете с английского, произошло по замедлению выхода книги Алексеева и против моего желания. 2Очень желаю успеха вашему обществу, но не удивляюсь, что много приходится бороться. Это удел всяких организаций. Еще раз благодарю вас за вашу дружбу к Дольнеру, которому передайте мой привет. Теперь вы могли полюбить его за него, а начали вы сношение с ним для меня, за что я очень благодарен вам. Желаю вам всего хорошего.

Лев Толстой.

Передайте, пожалуйста, мой привет Дольнеру. Я получил его письмо 3и благодарю его за него.

Печатается по машинописной копии из AЧ. Впервые опубликовано в ПТС, II, стр. 120. Датируется на основании упоминания об этом письме под датой «18 февраля» в Списке И. И. Горбунова-Посадова.

Ответ на письмо Ярышкина из Одессы от 14 февраля, в котором Ярышкин просил ссудить денег для общества трезвости и разрешить издание статьи Толстого «Для чего люди одурманиваются?».

1Статья Толстого «Для чего люди одурманиваются?» вышла в Одессе в издании «Одесского общества для борьбы с пьянством» в 1891 г. Второе издание этой статьи было запрещено одесской цензурой.

2См. прим. 3 к письму № 224.

3См. письма №№ 192 и 195. Письмо Дольнера с почтовым штемпелем «Одесса, 10 января 1891 г.».

1891 г. Февраля 20. Я. П.

Я о воспитании никогда не писал, п[отому] ч[то] полагаю, что воспитание есть последствие жизни. Обыкновенно предполагается, что люди известного поколения знают, какими должны быть люди вообще, и потому могут их готовить к такому состоянию. Это совершенно несправедливо: люди, во 1-х, не знают, какими должны быть люди — могут в лучшем случае знать только идеал, к которому им свойственно стремиться, а во 2-х, люди воспитывающие сами никогда не готовы, не воспитаны, а сами, если они не мертвы, движутся и воспитываются. И потому всё воспитание сводится к тому, чтобы самому жить хорошо, т. е. самому двигаться, воспитываться: только этим люди влияют на других, воспитывают их, и тем более на детей, с к[о]т[ор]ыми они связаны.

Быть правдивым и честным с детьми, не скрывая от них того, что происходит в душе, есть единственное воспитание.

Педагогика же есть наука о том, каким образом, живя дурно, можно иметь хорошее влияние на детей, вроде того есть наша медицина — как, живя противно законам природы, все-таки быть здоровым. Науки хитрые и пустые, никогда не достигающие своей цели.

Есть у меня в Москве приятель Ал. Никиф. Дунаев, он живет в Никольском переулке. Он, вероятно, не откажет вам указать, где вы можете найти те из моих писаний, которые вы не читали. 1Желаю вам всего хорошего.

Л. Толстой.

Печатается по рукописной копии. Датируется на основании упоминания об этом письме под датой «20 февраля» в Списке И. И. Горбунова-Посадова.

Сергей Павлович Софронов (1863—1915) — учитель, сын фабриканта из Владимирской губ. Был лично знаком с Толстым, неоднократно посещая его и в Москве и в Ясной Поляне. Впервые обратился к Толстому с письмом от 3 апреля 1890 г. по поводу «Крейцеровой сонаты». Ответ Толстого неизвестен (см. «Список писем Л. Н. Толстого, текст которых неизвестен»).

В письме от 4 февраля 1891 г. из Москвы, на которое здесь отвечает Толстой, Софронов просил написать по вопросу о воспитании детей; сообщал, какие книги и статьи Толстого он читал, и просил указать, где он может достать другие сочинения Толстого.

1Последние две фразы, отсутствующие в рукописной копии, вставлены по машинописной копии из AЧ.

1891 г . Февраля 21 . Я . П.

Только что стал скучать, что давно нет от вас писем, милый друг Поша, как пришло вчера ваше письмо. Мы получили его на Козловке, куда проводили все: и С[офья] А[ндреевна], и Маша стариков Ге, т. е. Н[иколая] Н[иколаевича] и Ан[ну] Петро[вну]. Они проездом в Петерб[ург] заехали к нам с картиной. Картина представляет Иуду: лунная ночь (куинджевская), 1Иуда стоит на первом плане и смотрит вперед на кучку людей, уж далеко с факелами уводящих Хр[иста]. Хорошо, задушевно, но не так сильно и важно, как «Ч[то] е[сть] истина?».

За это время был у нас Колечка и оставил самое радостное впечатление. С Хилк[овым] тоже переписывались. То, что вы пишете о форме, справедливо, за исключением слова «не могу не заботиться о форме и радоваться...» 2Радоваться — да, но не заботиться. Да это вы сами знаете. А не радоваться нельзя. Это всё равно, что если из окон вагона видишь, что картина не переменяется, знаешь, что не едешь, и плохо. Хорошо ваша жизнь сложилась, как кажется, но как это сделалось? Откуда взялись старик с женой и своячницей? 3Напишите поподробнее. И как общаетесь с домом? И в чем была и есть борьба? Если можно, напишите: нам это хочется знать. — Больше же всего меня интересует то, что у вас слагается в душе. Разумеется, не говорите, если еще нельзя выразить коротко и просто. Только бы давало спокойствие, твердость. А что свое должно быть — непременно; прекрасно у квакеров то, что молитва всякий раз и для каждого человека должна быть новая, своя — только это молитва, только это укрепляет.

У нас теперь И. И. Горбунов. Он вчера приехал; едет к Ч[ертковым]. Он всё такой же любовный и умный. А я вас осудил за Клобского. Он после вас б[ыл] у нас. И поразил нас своей переменой. Я почувствовал в нем близкого человека, и было очень радостно.

Письмо ваше, как мы получили на Козловке, прочла М[аша], а потом стал читать я. И подошла С[офья] А[ндреевна], и я стал читать ей вслух. Когда я прочел конец письма, где вы говорите о получении ее письма и о том, что хотели мне прислать, она этим огорчилась. Теперь же, когда я пошел писать письма, она сказала мне, чтобы на вопрос ваш, как относится к вам С[офья] А[ндреевна], я отвечал, что она относится всё по-старому и никогда не изменится. — М[аша] очень б[ыла] занята больными 4и собравшейся все-таки к ней (хотя на деревне есть школа) школой; но вчера школу ее прекратили, а больных все-таки много. Кроме того, мне переписывает, хотя я мало ей даю работы. Медленно идет моя работа. Ч[ертков] прислал мне черновые об искусст[ве], и я начал опять о науке и искус[стве] 5и оторвался от своей статьи о непрот[ивлении] злу, и опять остановился, и опять вернул[ся] к ст[атье] о непр[о]т[ивлении] злу. Весь поглощен этим. Много думаю, но подвигаюсь медленно. Ну, пока прощайте. Целую вас. Передайте мой поклон вашим сожителям в избе и в доме.