Полное собрание сочинений. Том 64

Одно, главное, что я, судя по этой повести, думаю, что у вас есть или может быть, это — внутреннее содержание. Без этого нечего и браться за писанье. Писателю нужны две вещи: знать то, что должно быть в людях и между людьми, и так верить в то, что должно быть, и любить это, чтобы как будто видеть перед собой то, что должно быть, и то, что отступает от этого.

Повесть вашу я посылаю с этой почтой к Черткову в Петербург и в Посредник. Я прошу его поместить эту повесть в журнале каком-либо, как вы хотите, или прямо в Посреднике, но так, что[бы] вы получили за нее вознаграждение.

Вы спишитесь с ним об этом. Вероятно, он напишет вам прежде. Это мой близкий друг, и отношения с ним могут быть вам только приятны.

Напишите мне, как вы живете? Почему вы теперь в Ахтырск[ом] уезде 2и что ваша семья и дети?

Помогай вам бог.

Любящий вас Лев Толстой.

Адрес Черткова: Владимиру Григорьевичу Черткову. Петербург. 32, Миллионная.

Черткову можете поручить сделать нужные сокращения. Сокращения, особенно те, кот[орые] сделает Ч[ертков], могут только улучшить вещь.

Впервые опубликовано в «Русской мысли» 1903, 11, стр. 66 (вторая пагинация). Датируется на основании пометы на письме рукой Ф. Ф. Тищенко: «Получ. 21 апр. 1887 г.» и упоминания об отсылке повести (см. т. 86, № 142).

Федор Федорович Тищенко (р. 1858) — писатель из крестьян. См. о нем т. 63, стр. 327.

1«Семен сирота и его жена». Первоначально повесть называлась «Несчастные». В такой редакции она была послана автором в сентябре 1886 г. на просмотр Толстому. Сделав замечания к ней и некоторые исправления, Толстой вернул ее Тищенко, который после переработки вторично послал повесть Толстому. В данном письме Толстой дает отзыв об этой новой редакции повести. Повесть была напечатана в «Вестнике Европы» 1888, 1. В том же году была издана «Посредником» отдельной книжкой.

2Как сообщил Тищенко в ответном письме от 24 апреля, он был вынужден уехать с прежнего места жительства, дер. Ульяновой, Сумского уезда, в Краснополье, Ахтырского уезда, из-за столкновения со старшиной и местными властями, вызванного заступничеством Тищенко за крестьян.

1887 г. Апреля 19. Москва.

Долго не отвечал вам, дорогой [Николай Лукич], оттого, что был очень хорошо занят своим писанием о жизни и смерти, а кроме того ездил в деревню и опять вернулся, так что письмо ваше ездило со мной.

О чужой работе (мне о вашей), и особенно о предпринимаемом, очень трудно, даже невозможно сказать свое мнение — сам работающий никогда не знает своей работы, пока он ее не кончил. Скажу о том, что вы прислали. 1-й стих ясен, 2-й неясен совсем. Разбирать теперь этого я не могу, п[отому] ч[то] я месяцами думал над этими стихами и как мог, так выразил их. Это не значит, что я выразил их наилучшим образом, но только то, что передумывать их уже не могу; и в вашей версии вижу одну из тех, которые были тогда отвергнуты мною.

Теперь скажу вообще то, что мне кажется, о вашей работе, т. е. какою она мне представляется, чтобы быть полезною. Мне кажется, надо бы как можно свободнее обращаться с текстами — не в смысле замены и дополнения их, а в смысле исключения, пропуска всего сколько-нибудь неясного, двусмысленного, требующего объяснения. Пусть скорее будет кажущаяся сначала несвязная непоследовательность (связь эта для прочитавшего до конца так сильна, что никаких дополнений не требуется, как свод: всё держится одно другим), но чтобы не было ничего такого, к чему можно бы придраться. Если уже нужными покажутся объяснения, то их делать отдельно, примечаниями; да это не нужно. Нужно оставить одно несомненное и, где можно, заменять лучшей, более простой, понятной формой выражения.

Вот мое мнение. Я всё время, как писал вам, занят своей работой, зачавшейся во время моей болезни, подбодренный психологией общественной. 1Многое для себя уяснил. Кабы бог дал, чтобы было и другим на пользу. Передайте мою любовь вашим.... и.... 2хочется написать им, да едва ли успею. Как вы живете, спокойны ли и радостны ли духом, как нам нельзя не быть?

Вот я вчера приехал в Вавилон 3после трех недель уединения и каюсь — смутился было духом. Но помогает мне то, что знаю, что вся причина смущения во мне. И это уже одно, давая надежду и возможность исправить дело, многое облегчает положение. Пока прощайте.

Любящий вас.

Печатается по копии. Дата копии.

Письмо Н. Л. Озмидова, на которое отвечает Толстой, неизвестно.

1Так в копии. Однако можно предположить, что здесь ошибка, происшедшая от неправильно развернутого сокращения в оригинале. Вероятно Толстым было написано: «психолог[ическим] обществ[ом]». Толстой этими словами намекает на свой доклад в Московском психологическом обществе 14 марта 1887 г. См. прим. 3 к письму № 49.

2Пропуск в копии.

3Толстой имеет в виду Москву.

1887 г. Апреля около 20. Москва.

Милый друг Павел Иванович,

Письма Залюб[овского] 1я еще не получил. Очень радуюсь за него. Скажите Черткову, что мне пишет Сосновского мать. 2Верно, она писала и ему. Я решительно ничего не могу сделать. Прожил я почти 3 недели в Ясной с Колечкой, большую часть времени — очень хорошо. Работал о ж[изни] и с[мерти] так, как не бывает в городе, а сделал, как наверно вам покажется, мало. Но теперь существенное кончено, расположено по частям, остаются поправки, к[оторые] можно сделать и по коректурам. Вы всё пишете о других, а ничего о себе, а мне всё хочется вас чувствовать. Если выпадет такое время, напишите о себе. Файнерман дает развод жене и едет совсем к себе. Третьего дня были в Ясной Ф[айнерман], Буткевич (вы знаете, кажется — бывший революционер) 3и Сытин Сергей; 4они совсем решили поселиться в деревне около Ясной, чтобы жить, как Ф[айнерман]. Я, чувствуя, что это не то, сказал кое-что настолько, насколько мне позволяло мое положение, т. е. то, что отговаривая их от этого, я как бы оберегаю свое спокойствие. Но Количка стал говорить, я слушал. Так мягко, так любовно (не фразы любовные, а настроение) и вместе с тем так сильно и строго! Он показал им, что нельзя, расходуя деньги, ехать куда-то устраиваться работать, что тут есть самообман — для людей, а не для истины. И говорил любящий истину и людей человек, и слушали такие же люди. И без самолюбия, без ложного стыда, и еще более любовно, чем прежде, они расстались и изменили свои взгляды на излюбленные ими приемы. Это было мне очень радостно. Сытин остался с Буткевичем в Туле. Не знаю, что они сделают, поедут ли каждый в свое место. У Бутк[евича] есть отец помещик, 5и он к нему хотел поехать и там жить, как он считает хорошим. Не знаю, что сделает Сытин. Ф[айнерман] почувствовал, да и мы с ним об этом говорили, что была ошибка в его жизни (прекрасной) — у нас. Как всё легко развязывается, когда у людей не бесчисленные дели жизни, в достижении к[оторых] они все мешают друг другу, а только одна, в стремлении к к[оторой] все помогают друг другу.