Полное собрание сочинений. Том 62

1Ф. Ф. Кауфман — с 1872 по 1874 г. гувернер сыновей Толстого, живший раньше у родственника Фета, И. П. Борисова.

1873 г. Апреля 6...7. Я. П.

Вы должны сердиться на меня, дорогой Николай Николаевич, за то, что я до сих пор не ответил на ваше столь мне приятное письмо, карандашом. 1Я всё это оценил и благодарил вас от души. И жалел, что вы уехали больной, и жалел вас, что вы больны одни сделались, и радовался, что в комнате у вас тесно было от людей в Петерб[урге], которые вас любят. И я отвечал вам тотчас же, но не послал письмо, 2а с тех пор прошло вот 2 недели. Не послал я письмо оттого, что писал о себе кое-что, что было преждевременно, и так и вышло. Когда-нибудь пошлю вам это письмо или покажу. Как это хорошо, что вы видите возможность бывать в Ясной. Вы, верно, не знаете, как я этому рад. —

О себе, т. е. о самом настоящем себе, не буду писать, чтобы опять не не послать письмо: исполняю возложенную на меня по какому-то высочайшему повелению обязанность — мучаюсь и нахожу в этом мучении всю, не радость, но цель жизни. — О себе же не самом скажу, что мы все здоровы, живем по-старому и сбираемся в мая половине в Самару.

Попался мне на днях год 72-й Русской старины, и я почти весь прочел его, а попался мне Вест[ник] Евр[опы], я ничего не мог прочесть. Узнаю, что Архив 3и Р[усская] старина расходятся в огромном количестве, и мне пришло в голову, что не оттого ли это просто, что в Арх[иве] и Р[усской] стар[ине] все вещи (письма, записки) людей, писавших но крайней мере 30 лет тому назад, и что встарину умели писать, а теперь не умеют и всё больше и больше разучиваются.

Пожалуйста, не забывайте меня и пишите хоть изредка, а теперь напишите поскорее, чтобы мне знать, здоровы ли вы? Устроилось ли ваше место, и как? 4и что вы сами делаете?

Вы мне пишете, что благодарите за мой долг, отданный вам Петей, а я чувствую себя виноватым, что опоздал, а, главное, за то, что в Ясной не успел вам сказать того, что хотел, — что моя благодарность вам за ваш труд с моей Азбукой нисколько не уменьшилась от того, что это дело прошло. Я помню, что вы меня своей помощью из беды выручили. —

Ваш Л. Толстой.

Впервые опубликовано в книге «Лев Николаевич Толстой. Сборник статей и материалов», М. 1951, стр. 651—652. Датируется на основании пометки Страхова на автографе: «7 апреля 1873 г.».

1От 15 марта 1873 г. См. ПС, стр. 25—28.

2От 25 марта 1873 г. См. № 13.

3«Русский архив» (1863—1917 гг.) — исторический журнал.

41 августа 1873 г. Н. Н. Страхов был зачислен заведующим Отделением юридических и социальных наук Публичной библиотеки (ныне Государственная Публичная библиотека им. М. Б. Салтыкова-Щедрина).

1873 г. Апреля 9...10? Я. П.

Вы, верно, упрекаете меня, Павел Дмитриевич, просто в невежестве; на ваши два столь приятные мне письма и посылку книг я до сих пор не ответил. Я, по крайней мере, несмотря на уверенность, что наши хорошие и дружеские отношения упрочились теми славными днями, которые мы провели вместе, я ужаснулся, когда хватился, что я еще вам не ответил, не поблагодарил вас за книги и, главное, за ваш приезд к нам. Произошло это оттого, что дней 10 тому назад я написал вам длинное письмо; но написал в нем кое-что такое, что, обдумавши, решил лучше не писать, и не послал письмо, а другого до сих пор не написал.

То, что я написал и не послал, относилось до меня, и я не послал, потому что было преждевременно. Радуюсь от души, что вы вырвались из Москвы и засели (вероятно, теперь уже) за работу. За какую? Пожалуйста, известите, это меня очень интересует. Я больше всего, как вы знаете, сочувствую повести и в прозе , потом былинам для Шатилова и менее всего надеюсь на драму. Впрочем это ваше дело с своей душой. С вашей искренностью, чистотой любви к поэтической деятельности должно выдти хорошее. Давно ли вы перечитывали прозу Пушкина? Сделайте мне дружбу — прочтите сначала все повести Белкина. Их надо изучать и изучать каждому писателю. Я на днях это сделал и не могу вам передать того благодетельного влияния, которое имело на меня это чтение.

Изучение это чем важно? Область поэзии бесконечна, как жизнь; но все предметы поэзии предвечно распределены по известной иерархии и смешение низших с высшими, или принятие низшего за высший есть один из главных камней преткновения. У великих поэтов, у Пушкина, эта гармоническая правильность распределения предметов доведена до совершенства. Я знаю, что анализировать этого нельзя, но это чувствуется и усваивается. Чтение даровитых, но негармонических писателей (то же музыка, живопись) раздражает и как будто поощряет к работе и расширяет область; но это ошибочно; а чтение Гомера, Пушкина сжимает область и, если возбуждает к работе, то безошибочно.

Жена благодарит за память и посылает поклон. Прошу передать мой поклон Ольге Андреевне.

Ваш Л. Толстой.

О первой публикации см. стр. 3. Датируется сопоставлением с письмом Толстого к П. Д. Голохвастову от 30 марта 1873 г. и фразой в настоящем письме: «дней 10 тому назад я написал вам длинное письмо».

1873 г. Апреля 9...14. Я. П.

Соня оторвалась писать другое, необходимое письмо в Тулу, а Игнат ждет, и потому я взялся заключить ее письмо. Насчет Ханны я сам тебя вызвал на откровенность, 1за что благодарю и очень сочувствую твоему положению, но только прошу помнить, что ты ехала на Кавказ, не имея никого, и что Ханне как товар на Кавказе цена более 500 р. А что тебе тяжело, чтó делать? Бог даст, Ханна вернется к тебе здоровая и заслужит. Кнерцер 2как-то раз, заговорив о Ханне, заметил, что другой такой он не видывал, и все так о ней думают, кто ее знает и сравнивают с другими. Я очень занят работой, кот[орая] совсем не похожа на шерсть берлинскую .

Вы хвастаетесь вашей весной и цветами, а я и нашей очень доволен. Вода огромная, весна медленная, потому обещающ[ая] урожай, и вальдшнепов столько, что мы уж набираем 3-е блюдо. Целую Сашу, детей и руку Любовь Александровны.—

Датируется содержанием письма С. А. Толстой, к которому является припиской.

1См. письмо Толстого к Т. А. Кузминской от 1 марта (№ 8).

2Николай Андреевич Кнерцер (р. 1833) — тульский врач, лечивший иногда Толстых.

1873 г. Мая 2.

2 мая.

Любезный друг!

Пишу тебе о неприятной вещи. Тем более неприятно, что давно мы не видались, не переписывались, и что мне бы хотелось только приятным напомнить о себе. Ты догадываешься, что дело о Костиньке! 1—

Дурного нового ничего нет; но старого дурного много. Живет он у нас и очень мил и добр, но положение его ужасно. Мы уезжаем в Самару, и куда он денется — не понимаю — с своими со всех сторон долгами и в изношенном до невозможного платье. Надо что-нибудь придумать. — Encore un dernier effort. 2Я знаю, что ты уже их делал много. Место ему сыскать не невозможно, тем более, что он скромен теперь в своих требованиях, и я бы давно нашел ему место, если бы его бумаги и одежда были в порядке. Бумаги его в Туле можно бы привести в порядок, но он сам никогда этого не сделает, а я не умею, да и некогда. — По-моему, сделайте вы, родные, еще попытку. Поручите в Туле адвокату выправить ему бумаги, обмундируйте его и найдите ему место рублей в 500, 700 и тогда уж умойте руки. Он ничего не знает, что я пишу, и, пожалуйста, не говори ему. Он очень и очень жалок, и я не отчаиваюсь, чтобы он мог еще устроиться такой жизнью, которая бы не тяготила его самого. Главное, ему надо место в провинции. Напиши мне, пожалуйста, чтó ты об этом думаешь, и, пожалуйста, не сердись на меня, если тебе неприятно то, что я пишу. Я точно так же, как и ты (вероятно), не могу судить его, зная его всю жизнь и весь характер, а испытываю к нему чувство досады, недовольства им и, главное, сожаления. И надо еще раз попробовать. Поцелуй от меня руку твоей жены 3и передай поцелуи моей жены, и обнимаю тебя. Твой старый и верный друг