Полное собрание сочинений. Том 61

1865 г. Мая 3. Я. П.

Очень рад, любезная княгиня, тому случаю, который заставил вас вспомнить обо мне, и в доказательство того спешу сделать для вас невозможное, т. е. ответить на ваш вопрос. Андрей Болконский — никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей или мемуаров. Я бы стыдился печататься, ежели бы весь мой труд состоял в том, чтобы списать портрет, разузнать, запомнить. Г-н Ахшарумов, 1comme un homme de métier 2и человек с талантом, должен бы это знать. Но как я сказал, в доказательство того, что я желаю сделать для вас невозможное, я постараюсь сказать, кто такой мой Андрей.

В Аустерлицком сражении, которое будет описано, 3но с которого я начал роман, мне нужно было, чтобы был убит блестящий молодой человек; в дальнейшем ходе моего романа мне нужно было только старика Болконского с дочерью; но так как неловко описывать ничем не связанное с романом лицо, я решил сделать блестящего молодого человека сыном старого Болконского. Потом он меня заинтересовал, для него представлялась роль в дальнейшем ходе романа, и я его помиловал, только сильно ранив его вместо смерти. Так вот вам, любезная княгиня, совершенно правдивое, хотя от этого самого и неясное объяснение того, кто такой Болконский. Но он мне теперь еще приятнее, что подал случай написать вам и напомнить о себе и моей неизменной дружбе к вам и вашему семейству. Очень жалею, что Вы мало описали мне Ваших бывших пиндигашек . 4Они мне дороги и милы и по родственной связи, которую я, стареясь, больше и больше ценю, и по воспоминаниям о бедном Саше 5и о вас.

Пожалуйста, внушите им, чтобы они смотрели на меня не иначе, как на друга и родню. Целую вашу руку и желаю вам всего лучшего.

Ваш гр. Л. Толстой.

3 мая.

Отрывок впервые опубликован в ПТС, II, № 293. Год определяется упоминанием о выходе в свет первой части романа «1805 год».

Ответ на неизвестное письмо Л. И. Волконской, в котором она спрашивала Толстого, кто послужил прототипом Андрея Болконского.

Луиза Ивановна Волконская, рожд. Трузсон (1825—1890) — жена троюродного брата Толстого, Александра Алексеевича Волконского (1818—1865). Некоторые ее черты Толстой изобразил в «Истории вчерашнего дня» и в «Войне и мире» в лице «маленькой княгини» Лизы Болконской.

1Николай Дмитриевич Ахшарумов (1819—1893) — беллетрист и критик. Им написана первая (если не считать заметок в «Русском инвалиде» и «Книжном вестнике») критическая статья о «1805 годе». Ахшарумов называет это произведение «очерком русского общества шестьдесят лет тому назад», относит его к числу «редких явлений в нашей литературе», сравнивает с «дождем во время засухи». Среди действующих лиц «1805 года» Ахшарумов больше всего останавливается на Андрее Болконском.

После выхода в свет отдельного издания «Войны и мира» Н. Д. Ахшарумов напечатал две статьи: «Война и мир. Сочинение гр. Толстого. 1—4 части» — «Всемирный труд», 1868, 4, стр. 25—64, и «Война и мир, ч. 5-ая» — там же, 1869, 3, стр. 55—72. В этих статьях Ахшарумов, отдавая дань художественному таланту Толстого, решительно осуждает его «отвратительную философию» и подвергает резкой критике характер кн. Андрея за отсутствие в нем цельности.

2[специалист]

3Аустерлицкое сражение и ранение кн. Андрея изображены в последних главах романа «1805 год», законченного Толстым лишь в начале ноября 1865 г.

4Пиндигашками Толстой называл в их детстве сыновей Л. И. Волконской, Алексея, Сергея и Николая.

5Александр Алексеевич Волконский умер 2 апреля 1865 г.

1865 г. Мая 16. Я. П.

Простите меня, любезный друг Афанасий Афанасьич, за то, что долго не отвечал вам. Не знаю, как это случилось. Правда, в это время было больно одно из детей, и я сам едва удержался от сильной горячки и лежал 3 дня в постели. Теперь у нас всё хорошо и даже очень весело. У нас Таня, 1потом сестра с своими детьми, и наши дети здоровы и целый день на воздухе. Я всё пишу понемножку и доволен своей работой. 2Вальдшнепы всё еще тянут, и я каждый вечер стреляю по ним, т. е. преимущественно мимо. Хозяйство мое идет хорошо, т. е. мало тревожит меня, — всё, что я от него требую. — Вот всё про меня. На ваш вопрос упомянуть о Ясной Поляне — школе, я отвечаю отрицательно. — Хотя ваши доводы и справедливы, но про нее (Я. П. журнал) забыли, и мне не хочется напоминать, не потому, чтобы я отрекался от выраженного там, но, напротив, потому, что не перестаю думать об этом, 3и, ежели бог даст жизни, надеюсь еще изо всего этого составить книги, с тем заключением, к[отор]ое вышло для меня из моего 3-х-летнего страстного увлечения этим делом. Я не понял вполне то, что вы хотите сказать в статье, которую вы пишете; 4тем интереснее будет услышать от вас, когда свидимся. — Наше дело землевладельческое теперь подобно делам акционера, который бы имел акции, потерявшие цену и не имеющие хода на бирже. Дело очень плохо. Я для себя решаю его только так, чтобы оно не требовало от меня столько внимания и участия, чтобы это участие лишало меня моего спокойствия. Последнее время я своими делами доволен, но общий ход дел, т. е. предстоящее народное бедствие голода 5с каждым днем мучает меня больше и больше. Так странно и даже хорошо и страшно. У нас за столом редиска розовая, желтое масло, подрумяненный мягкий хлеб на чистой скатерти, в саду зелень, молодые наши дамы в кисейных платьях рады, что жарко и тень, а там этот злой чорт голод делает уже свое дело, покрывает поля лебедой, разводит трещины по высохнувшей земле и обдирает мозольные пятки мужиков и баб и трескает копыты скотины и всех их проберет и расшевелит, пожалуй, так, что и нам под тенистыми липами в кисейных платьях и с желтым сливочным маслом на расписном блюде — достанется. — Право, страшная у нас погода, хлеба и луга.

Как у вас? Напишите повернее и поподробнее. Боткин 6у вас, пожмите ему от меня руку. Зачем он ко мне не заехал! Я на днях еду в Никольское еще один без семьи и потому не надолго и к вам не приеду; но то-то хорошо было, коли бы в это же время судьба принесла вас к Борисову.

Кланяюсь от себя и от жены Марье Петровне. Мы в июне намерены со всей семьей переехать в Никольское — тогда увидимся 7и я уже наверное буду у вас. —

Что за злая судьба на вас! Из ваших разговоров я всегда видел, что одна только в хозяйстве была сторона, которую вы сильно любили и к[отор]ая радовала вас, — это коннозаводство, и на нее-то и обрушилась беда. Приходится вам опять перепрягать свою колесницу и юхванство перепречь из оглобель на пристяжку; а мысль и художество уж давно у вас п[е]реезжены в корень. Я уж перепрег и гораздо покойнее поехал. —

Впервые опубликовано, с пропуском слов: «и всех их проберет» и присоединением в конце двух фраз из письма Толстого к Фету от 7 октября 1865 г., в «Русском обозрении», 1890, 3, стр. 41—43. Датируется на основании пометки на письме, сделанной С. А. Толстой: «16 мая 1865 г.».