Полное собрание сочинений. Том 60

По свойственному человеку чувству, я ищу, кого бы обвинить во всем случившемся со мною. Себя я не могу обвинять: я чувствую себя более правым, чем когда бы то ни было; ложного доносчика я не знаю; чиновников, судивших и оскорблявших меня, я тоже не могу обвинять: они повторяли несколько раз, что это делается не по их воле, а по Высочайшему повелению.

Для того чтобы быть всегда столь же правым в отношении моего Правительства и особы Вашего Величества, я не могу и не хочу этому верить. Я думаю, что не может быть волею Вашего Величества, чтобы безвинные были наказываемы и чтобы правые постоянно жили под страхом оскорбления и наказания.

Для того, чтобы знать, кого упрекать во всем случившемся со мною, я решаюсь обратиться прямо к Вашему Величеству. Я прошу только о том, чтобы с имени Вашего Величества была снята возможность укоризны в несправедливости и чтобы были, ежели не наказаны, то обличены виновные в злоупотреблении этого имени.

Вашего Величества

верноподданный

Граф Лев Толстой.

22 Августа 1862 г.

Москва.

Публикуется по автографу, хранящемуся в Центрархиве в «Деле III отделения собственной его императорского величества канцелярии. О графе Льве Толстом». Опубликовано впервые во «Всемирном вестнике», 1906, № 7, особое приложение, стр. 62—63.

Настоящее письмо Толстой передал через флигель-адъютанта С. А. Шереметева в Петровском дворце во время маневров войск на Ходынском поле в Москве 23 августа 1862 г. См. об этом «Дневник Софьи Андреевны Толстой», 1862—1891 гг., М. 1928, стр. 17, Дневник Толстого под 23 августа 1862 г. (т. 48) и Т. А. Кузминская, «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне», изд. Сабашниковых, I, М. 1925, стр. 127. Александру II письмо Толстого было передано вместе с «всеподданнейшей справкой» шефа жандармов кн. В. А. Долгорукова от 31 августа 1862 г., где не упоминается ни о литографском камне, ни о манифесте, ни о потайных лестницах и дверях, а причина обыска в Ясной Поляне объясняется лишь тем, что в имении Толстого проживают «молодые люди» без «письменных видов на жительство» (см. «Дело III отделения. О графе Льве Толстом», Спб. 1906, стр. 65—66).

Александр II вполне удовлетворился объяснениями Долгорукова, а письмо Толстого имело своим последствием лишь то, что Долгоруков отправил тульскому губернатору П. М. Дарагану следующее письмо (от 7 сентября 1862 г.): «Государь император изволил получить от помещика Тульской губернии графа Толстого всеподданнейшее письмо, относительно обыска в июле месяце, произведенного в имении его Ясная Поляна. Мера эта была вынуждена разными неблагоприятными сведениями на счет лиц, у него проживающих, близких его с ними сношений и других обстоятельств, возбудивших сомнения, но хотя некоторые из тех лиц и оказались не имеющими для жительства законных видов, а у одного хранились запрещенные сочинения, его величеству благоугодно, чтобы помянутая мера не имела собственно для графа Толстого никаких последствий. Уведомляя Ваше превосходительство о таковой высочайшей воле, к надлежащему исполнению и представляя Вам сообщить оную графу Толстому при личном с ним свидании, прошу Вас вместе с тем передать графу, что если бы он во время пребывания полковника Дурново в Ясной Поляне находился там лично, то он, вероятно, убедился бы, что штаб-офицеры корпуса жандармов при всей затруднительности возлагаемых на них поручений стараются исполнить оные с той осторожностью, которая должна составлять непременное условие их звания» (там же, стр. 67—68).

1862 г. Августа 22. Москва.

Chère tante! 1

Нынче утром я проводил Машу. 2Она, слава Богу, здорова, отдохнула хорошо от дороги. Стояли мы у Берсов. Она не писала вам, я обещал это сделать и исполняю. Тетинька Paulin 3провела y нас целый день и проводила ее. Tante Paulin имеет план, который я очень одобряю и который меня очень обрадовал. Она хочет переехать в Тульский монастырь. Я ей обещал сделать всё от меня зависящее и теперь прошу вас узнать, есть ли кельи, нанять или купить, и что такая будет стоить. Маша обещала писать мне из Петербурга, и тогда я вам напишу.

Я завтра подаю письмо Государю.

Прощайте, целую ваши руки.

Л. Толстой.

На четвертой странице:

Татьяне Александровне. В Ясную Поляну.

Дата определяется последними словами письма.

1[Дорогая тетенька!]

2Л. Н. Толстой проводил сестру, уезжавшую обратно за границу.

3Пелагея Ильинична Юшкова.

1862 г. Сентября 5. Москва.

Chère tante! 1

Я пробуду еще около недели. Цензор не пропустил статьи, и я написал другую. 2К концу недели выйдут оба номера. 3Письмо Государю я подал чрез Флигель-адъютанта — ни ответа ни привета. Кумыс и кобыл прекратить. 4Василья я ждал, так и он может подождать. 5— Здоровье мое хорошо, надеюсь, что и ваше лучше, о чем вы не пишете.

Целую ваши руки и всем кланяюсь.

Л. Толстой.

5 Сентября.

Васинька и Полинька 6здесь, целуют ваши руки и будут, может быть, в Ясной и возьмут Келлера.

1[Дорогая тетенька!]

2Статья Толстого, вызвавшая цензурные трения, — «Воспитание и образование», напечатанная в июльской книжке журнала «Ясная Поляна». См. т. 8, стр. 555—563. Другая педагогическая статья, написанная Толстым, — «Об общественной деятельности на поприще народного образования».

3Номера журнала «Ясная Поляна» за июль и август имеют одинаковую цензурную дату: 20 сентября 1862 г.

4Очевидно, Толстой привез в Ясную Поляну из Самарской губернии кобыл для изготовления кумыса.

5В. Е. Зябрев. В письме от 28 августа 1862 г. Т. А. Ергольская сообщала Толстому: «Василий Ермил[ович] вернулся дней 8 тому назад, но, бедный, не знает, какую линию ему занять. Его положение затруднительное».

6В. С. и П. Ф. Перфильевы.

1862 г. Сентября 7. Москва.

Милый друг Alexandrine.

Какой я счастливый человек, что у меня есть такие друзья, как вы! Ваше письмо 1так обрадовало и утешило меня! А на меня все несчастья в последнее время: жандармы, цензура такая на мой журнал, что завтра только я выпускаю Июнь и без моей статьи, которая послана зачем то в Петербург, 2и 3-е главное несчастье или счастье, как хотите, судите. Я, старый, беззубый дурак, влюбился. 3Да. Я написал это слово и не знаю, правду ли я сказал и так ли я сказал. Не следовало бы этого писать, но вам мне хочется объяснить, почему я ко всему тому, что со мной было, не то, что равнодушен, — но далек от всего, — как будто с тех пор прошло уж много, много времени. Не следовало же вам писать, потому что, должно быть, на днях я так или иначе выйду из того запутанного, тяжелого и вместе с тем счастливого положенья, в котором я нахожусь. Вы сами знаете, что это бывает всегда не так, как пишется и рассказывается, всегда так сложно, запутанно, так много такого, чего рассказать нельзя. Когда-нибудь с радостью или с грустью воспоминанья расскажу вам всё. Однако боишься, как бы не быть виноватым перед собою. И правил никаких нет и быть не может, а есть одно чувство; и его-то и боишься.