Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. Том 42

При переписке л. 1 и части листов 3, 4, 8, 9 были переложены в рукопись № 4, после чего в данной рукописи осталось 4 лл. 4° и 5 обрезков. Начало: «числа близких и страх и ненависть большинства»; конец: «комментарии к четырем Евангелиям».

4. Копия предыдущей рукописи машинописью и рукой В. А. Кузминской и Е. В. Оболенской с исправлениями Толстого. 12 лл., исписанных с одной стороны. Лл. 1, 11 и части листов 3, 5, 12 переложены из предыдущей рукописи. Начало: «Большие умы и горячие сердца»; конец: «и всего человечества».

Исправления Толстого, стилистического характера, немногочисленны.

Выдержка из «Исповедания веры савойского викария», входящего в состав IV книги трактата Руссо «Эмиль, или О воспитании».

В составленном Толстым в 1891 г. списке «Эмиль» Руссо значится в числе литературных произведений, произведших на него в молодые годы «огромное» впечатление (т. 66, стр. 67). В письме к И. И. Горбунову-Посадову и Е. И. Попову от 23 марта 1892 г., отвечая на вопрос о книгах по воспитанию, Толстой писал: «Эмиль» Руссо непременно должен стоять в главных» (т. 66, стр. 183).

Перевод был выполнен А. А. Русановой.

Замысел рассказа, позднее получившего заглавие «Божеское и человеческое», относится к концу 1897 г. В Дневнике под 13 декабря этого года в числе сюжетов, которые «стоит и можно обработать, как должно», Толстым под № 13 записан сюжет «казнь в Одессе» (т. 53, стр. 170). В Одессе 8 августа 1879 г. были повешены по обвинению в подготовке покушения на Александра II трое революционеров — Лизогуб, Чубаров и Давиденко. Но, по всей вероятности, Толстой с самого начала имел в виду обрисовать лишь одного из них — Дмитрия Лизогуба, чья личность и судьба, особенно привлекательные, были известны ему и по рассказам лиц, близко знавших Лизогуба, и, вероятно, по биографиям его, — одной, принадлежащей С. М. Степняку-Кравчинскому и напечатанной в его книге «Подпольная Россия», и другой, написанной неизвестным лицом, вероятно товарищем Лизогуба, напечатанной на пишущей машинке и сохранившейся среди бумаг Толстого. 281

Свойзамысел Толстой частично осуществил, введя в третью часть «Воскресения» впоследствии исключенный из романа эпизод, в котором Лизогуб фигурирует под фамилией Синегуба. Эпизод этот очень близок к VIII главе «Божеского и человеческого». В нем революционер Набатов, соответствующий Меженецкому в «Божеском и человеческом», сочувственно характеризует личность Синегуба, приводя рассказ о нем старика-раскольника. 282

Из окончательной редакции «Воскресения» этот эпизод был исключен, видимо, потому, что тема его показалась Толстому заслуживающей специальной и более подробной разработки.

30 декабря 1903г. он записывает в Дневник, что ему хочется в числе других рассказов написать и рассказ «о раскольнике в тюрьме и революционере» (т. 54, стр. 203). И в тот же, видимо, день он осуществляет свой замысел,написав на оставшихся недописанными страницах Дневника рассказ, озаглавленный им «Человеческое и божеское» (см. т. 54, стр. 204—208 и описание рукописей, № 1). Здесь эпизод, первоначально включенный в «Воскресение», получил свое дальнейшее развитие. Фамилия Синегуб заменена другой — Светлогуб, как справедливо предполагает К. С. Шохор-Троцкий, 283 потому что фамилию Синегуб носил один из русских революционеров, осужденных в 1878 г. по процессу 193-х. Характерно, что здесь, прежде чем написать слово «Синегуба», Толстой, видимо, механически написал «Лизо», затем зачеркнул это недописанное слово. 31 декабря датирована Толстым уже исправленная им копия автографа (см. описание рукописей, № 3). Вероятно, в ближайшие дни шла обработка написанного (см. описание рукописей, №№ 4—9).

Вслед за тем эта интенсивная работа над повестью на некоторое время приостанавливается: Толстой занялся писанием «Фальшивого купона» и статьи «Одумайтесь!», хотя периодически возвращался к начатому рассказу. Так, рукой A. Л. Толстой две обложки, в которые были заключены черновики повести, датированы 7 января и 15 февраля. 23 февраля 1904 г. Толстой записывает в Дневник: «Пишу о войне... Хочется написать продолжение «Божеского и человеческого» и мне очень нравится». 14 марта он вновь возвращается к исправлению того, что уже для «Божеского и человеческого» было написано, как это видно из дневниковой записи от этого числа: «Поправлял о войне и немного «Божеское и человеческое». 20 марта он записывает в Дневник: «Вчера написал 2-ю часть «Божеского и человеческого» — недурно», т. е. ту часть, в которой главное место отводится Меженецкому. 19 марта как раз датирован автограф этой второй части, описанный под № 10. 20 марта, судя по дате обложки, проставленной рукой А. Л. Толстой, Лев Николаевич работал над исправлением копии автографа (материал рукописей, описанных под № 11). Работа эта отмечена и в дневниковой записи 29 марта: «Нынче поправил « Божеское и человеческое» (т. 55, стр. 14, 21, 22 и 23).

17 апреля в ответ на запрос В. Г. Черткова о ходе работы Толстого над художественными произведениями, с которыми ему хотелось бы познакомиться, когда они будут закончены, Толстой писал ему: «Те статьи — «После бала» и «Божеское и человеческое», вероятно, пришлют вам, но «Божеское и человеческое» не кончено. И я, вероятно, на днях исправлю и добавлю то, что нужно» (т. 88, стр. 320). Ему же он писал 4 мая: «Юлия Ивановна 284 переписывает для вас, но не всё «Божеское и человеческое». Мне хочется исправить, и я сейчас занят этим. Когда будет готово, пришлю» (т. 88, стр. 324). Но, работая в это время над окончательной отделкой статьи «Одумайтесь!» и предисловием к статье Черткова «О революции», Толстой вновь принялся за работу над «Божеским и человеческим» лишь в 20-х числах мая. 25 мая он записывает в Дневник: «Вчера писал «Божеское и человеческое». О том же 28 и 30 мая: «Всё поправлял «Божеское и человеческое»; «Немного прибавлял к «Божескому и человеческому». Кажется недурно» (т. 55, стр. 41—42). Эта работа запечатлелась частично в рукописях, описанных под №№ 12—13.

Ноотсылка рукописи в Англию была надолго задержана: видимо, Толстой, не удовлетворенный тем, что было написано, намеревался в ближайшее время вернуться к дальнейшей обработке повести. Однако, поглощенный другими работами (переделка предисловия к статье Черткова «О революции», работа над статьями «Единое на потребу», «Об общественном движении в России», «Великий грех», «Конец века» и др.), он прервал работу над «Божеским и человеческим» больше, чем на год. Что Толстой считал работу над повестью незаконченной, явствует из того, что, по свидетельству И. Я. Гинцбурга, читая в середине августа 1904 г. повесть собравшимся в Ясной Поляне гостям, он, окончив чтение, сказал: «Четвертая часть еще не готова». 285