Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. Том 42

Вещественное милосердие только тогда добро, когда оно жертва. Только тогда получающий вещественный дар получает и духовный дар.

Если же это не жертва, а излишек, то это только раздражает получающего.

Детский возраст есть возраст, подлежащий внушению. И потому самое важное в воспитании — это выбор внушений, могущих влиять на ребенка.

В настоящее время большинство людей только воображают себе, что они, исповедуя христианство, держатся христианской нравственности. В действительности они следуют только языческой нравственности, и эту нравственность ставят идеалом воспитания молодого поколения.

Люди более всего восприимчивы к внушению в детском возрасте. Рассуждение не имеет на них 1/ 1000того влияния, которое имеет на них пример.

И потому тщетны и смешны все проповеди о поведении, читаемые детям, когда они на примере видят обратное проповеди.

Религия ребенка зависит от образа действия, а не от словесных наставлений его родителей. Внутренний и бессознательный идеал, двигающий их жизнью, вера их — вот что влияет на ребенка; слова же их, выговоры, наказания, вспышки даже для него не что иное, как случайности; веру же их он предчувствует и чувствует инстинктом.

Ребенок видит, каковы мы, сквозь то, чем мы хотим казаться; от этого-то его репутация физиономиста.

Вот почему первый принцип воспитания следующий: воспитывай сам себя; и первое правило, которому надо следовать для того, чтобы владеть волей ребенка, — овладей своею.

Амиель.

Старшие, может быть, и толкуют детям, что не следует быть жестокими к животным и вообще ко всем слабым существам. Но стоит только ребенку войти в кухню, и он сейчас же увидит убитых и ощипанных кур и гусей. Какую же пользу могут принести детям прекрасные рассуждения о нравственности, которым так резко противоречат варварские и безнравственные поступки взрослых, совершающиеся у них на глазах?

Струве.

Уменьшение потребностей, — вот что следовало бы внушать во что бы то ни стало юношеству и для чего нужно бы стараться закалить его. Чем меньше потребностей, тем счастливей — старая, но далеко не признанная истина.

Лихтенберг.

Склонность к приятной жизни для человека хуже всех бедствий в жизни. Поэтому в высшей степени важно, чтобы дети приучались еще с юных лет работать.

Кант.

Для детей важнее всего приучить их к умеренности, простоте жизни, труду и милосердию. Но как же приучить их к этому, когда дети видят, что родители дорожат роскошью и увеличением ее, предпочитают праздность труду и живут в избытке среди людей нуждающихся.

Всё нравственное воспитание детей сводится к доброму примеру. Живите хорошо, или хоть старайтесь жить хорошо, и вы по мере вашего успеха в хорошей жизни хорошо воспитаете детей.

Всё, что мы видим и знаем, мы видим и знаем не таким, каким оно есть в действительности, а каким оно представляется нашей познавательной способности.

Небо и земля велики, но они имеют цвет, образ и величину. В человеке же есть нечто, не имеющее ни цвета, ни образа, ни числа, ни величины, — и это нечто разумно.

Если бы мир сам по себе был неодушевлен, то он был бы одушевлен разумом только человека. Но мир бесконечен, разум же человека ограничен, и потому разум человека не может быть разумом всего мира.

Из этого видно, что мир должен быть одушевлен разумом, и разум этот должен быть бесконечен.

Конфуций.

Когда говорят о небе, как о месте, где находятся блаженные, то обыкновенно представляют себе его где-то высоко над собою в необъятных мировых пространствах. Но при этом забывают о том, что наша земля, рассматриваемая из тех мировых пространств, так же представляется одною из небесных звезд, и что жители тех миров с таким же правом могли бы показать на землю и сказать: «Видите вон ту звезду — место вечного блаженства, небесный приют, приготовленный для нас, куда мы когда-нибудь попадем». Дело в том, что по странной ошибке нашего ума полет нашей веры всегда соединен с понятием о восхождении вверх, причем не думают о том, что как бы высоко мы ни поднялись, нам все-таки придется опять спуститься вниз, чтобы стать твердой ногой в каком-нибудь другом мире.

Кант.

Вместо того, чтобы говорить, что мир отражается в нас, скорее следовало бы сказать, что наш разум отражается в мире. Мы не можем иначе: мы должны признавать в мире порядок и мудрое управление — это вытекает из устройства наших мыслительных способностей. Но из этого совсем не следует еще, что нечто, необходимое для нашего мышления, таково и в действительности, так как о действительном устройстве внешнего мира мы не имеем никакого понятия.

Лихтенберг.

Взгляните на эту разодетую тень, хилую, одержимую желаниями, нет в ней силы, не может она защищаться, истощено это тело, хилое и немощное, будто готово оно рассыпаться на куски, жизнь в нем уже переходит в смерть... Голый череп похож на тыкву, сорванную осенью... Можно ли радоваться, можно ли еще веселиться?

Эта крепость была сделана для костей, покрыта мясом и напитана соком крови, и вот — обитает в ней старость и смерть, гордость и высокомерие... Разрушаются драгоценные колесницы царей, старость близит к разрушению тело; только учение добрых не стареет, не рушится.

Буддийская мудрость.

Стоит человеку взглянуть на себя, как на телесное только существо, и он становится неразгадываемой загадкой, нераспутываемым противоречием.

Для того, чтобы понимать истинное значение вещей, необходимо сводить всё видимое к невидимому, всё телесное к духовному.

То, что называется наукой, представляет или самую важную человеческую деятельность, когда цель ее открыть законы жизни людей, или самое ничтожное и одуряющее занятие — исследование всего того, что может вызвать любопытство праздных людей.

Казалось бы, что для того, чтобы признать важность занятия тем, что называется наукой, надо бы доказать, что эти занятия полезны. Люди же науки обыкновенно утверждают, что так как мы занимаемся известными предметами, то занятия эти, наверное, когда-нибудь, где-нибудь и для кого-нибудь будут полезны.

Существует грубое научное суеверие, происшедшее из того же источника, как и религиозное суеверие: из желания потворства человеческим слабостям, и столь же, если не более, вредное, чем религиозное. Люди заблуждаются, живут дурно. Естественное свойство людей в том, чтобы, сознав неправильность своей жизни, постараться изменить ее, но вот является «наука»: наука государственного, финансового, церковного, уголовного, полицейского и всякого другого права, наука политическая экономия, история и самая модная — социология, и оказывается, что дурная жизнь людей происходит по неизменнымзаконам, и дело людей не состоит в том, чтобы бороться с своими слабостями и изменять свою жизнь от худшего к лучшему, а только в том, чтобы присутствовать при течении своей жизни по законам, открываемым учеными. Суеверие это так явно противоречит и здравому смыслу и совести человеческой, что оно никогда не могло бы быть принято людьми, если бы оно не было так успокоительно, оправдывая людей в их дурной жизни.