Полное собрание сочинений. Том 34

Даже самые передовые люди науки — социалисты, требуя полной передачи рабочим орудий производства, при этом всегда предполагают, что будет продолжаться производство, на тех же или таких же фабриках и с теперешним же разделением труда, всё тех же предметов или почти тех же самых, которые производятся теперь. Разница по их представлению будет только в том, что тогда не они, а все будут пользоваться такими же удобствами, которыми они одни теперь пользуются. Смутно представляют они себе, что при обобществлении орудий труда и они, люди науки, и вообще — правящих классов, будут тоже участвовать в работах, но преимущественно в виде распорядителей: рисовальщиков, ученых, художников. О том же, как и кто будет делать белила в намордниках, кто будут кочегары, рудокопы и очистители клоаков, они или умалчивают, или предполагают, что все эти дела будут так усовершенствованы, что даже работы в клоаках и под землею будут составлять приятное занятие. Так представляют они себе экономическую жизнь и в утопиях в роде Беллами, и в ученых трактатах.

По их теории, рабочие тогда, все соединяясь в союзы, товарищества, воспитывая в себе солидарность, дойдут, наконец, посредством союзов, стачек и участия в парламентах до того, что овладеют всеми, включая и землю, орудиями производства; и тогда будут так хорошо питаться, так хорошо одеваться, такими будут пользоваться увеселениями по воскресениям, что предпочтут жизнь в городе, среди камня и дымовых труб, — жизни деревенской, на просторе среди растений и домашних животных, и однообразную, по звонку, машинную работу, — разнообразной, здоровой и свободной земледельческой работе.

Хотя предположение это так же мало вероятно, как и предположение теологов о том рае, которым будут пользоваться на том свете рабочие за то, что они так мучительно работали в этом, умные и образованные люди нашего круга все-таки верят в это странное учение, так же, как прежние умные и ученые люди верили в рай для рабочих на том свете.

А верят ученые и их ученики — люди достаточных классов — в это потому, что им нельзя не верить. Перед ними стоит дилемма: или им надо видеть, что всё то, чем они пользуются в своей жизни, от железной дороги до спичек и папироски, есть стоящий многих жизней человеческих труд их братьев, и что они, не участвуя в этом труде, а пользуясь им, — очень нечестные люди, или надо верить, что всё совершающееся совершается по неизменным законам экономической науки для общего благополучия. В этом заключается та внутренняя психологическая причина, заставляющая людей науки, умных и образованных, но не просвещенных, с уверенностью и настойчивостью утверждать такую очевидную неправду, как ту, что рабочим людям для их блага лучше бросить свою счастливую и здоровую жизнь среди природы и итти губить свои тела и души на фабриках и заводах.

Но если и допустить явно несправедливое и противное всем свойствам человеческой природы утверждение о том, что людям лучше жить и работать на фабриках и в городах машинную и подневольную работу, чем в деревне ручную и свободную работу, если и допустить это, то и тогда самый тот идеал, к которому, по учению людей науки, ведет экономическая эволюция, заключает в себе такое внутреннее противоречие, которое никак невозможно распутать. Идеал этот состоит в том, что рабочие, сделавшись хозяевами всех орудий производства, будут пользоваться всеми теми удобствами и удовольствиями, которыми пользуются теперь одни достаточные люди. Все будут хорошо одеваться, хорошо помещаться, хорошо питаться, все будут ходить при электрическом свете по асфальту, посещать концерты и театры, читать газеты, книги, ездить на моторах и т. п. Но для того, чтобы все пользовались известными предметами, надо распределить производство желательных предметов и, стало быть, определить, сколько времени должен работать каждый работник: как определить это?

Статистические данные могут определить (и то очень несовершенно) потребности людей в скованном капитализмом, конкуренцией и нуждою обществе; но никакие статистические данные не покажут — сколько и каких предметов нужно для удовлетворения потребностей людей такого общества, в котором орудия производства будут принадлежать самому обществу, т. е. там, где люди будут свободны. Потребности в таком обществе никак нельзя будет определить, потому что потребности в таком обществе будут всегда в бесконечное число раз больше возможности их удовлетворения. Всякий пожелает иметь всё то, что имеют теперь самые богатые, и потому определить количество нужных для такого общества предметов нет никакой возможности.

Кроме того, как согласить людей работать предметы, которые одни будут считать нужными, а другие — ненужными или даже вовсе вредными? Если будет найдено, что для удовлетворения потребностей общества нужно будет каждому работать, хотя бы 6 часов в сутки, то кто заставит человека в свободном обществе работать эти 6 часов, когда он знает, что часть этих часов идет на производство предметов, которые он считает ненужными или даже вредными?

Нет никакого сомнения, что при теперешнем устройстве общества производятся с большой экономией сил, благодаря машинами, главное, разделению труда, чрезвычайно сложные и доведенные до высшей степени совершенства, самые разнообразные предметы, производство которых выгодно их хозяевам и пользоваться которыми мы находим очень удобным и приятным. Но то, что эти предметы сами по себе хорошо сделаны и сделаны с малой затратой сил, что они выгодны для капиталистов и что мы находим их для себя нужными, не доказывает того, что люди свободные без принуждения стали бы продолжать делать эти предметы. Нет никакого сомнения, что Крупп при теперешнем разделении труда очень скоро и искусно делает прекрасные пушки, и NN очень скоро и искусно — пестрые шелковые материи, а SS — пахучие духи, глянцевитые карты, пудру, спасающую цвет лица, а Попов — вкусную водку и т. п., и что как для потребителей этих предметов, так и для хозяев заведений, где они делаются, это очень выгодно. Но пушки и духи и водка желательны для тех, которые хотят завладеть китайскими рынками, или любят пьянство, или заняты сохранением цвета лица, но будут люди, которые найдут производство этих предметов вредным. Но, не говоря про такие предметы, всегда будут люди, которые найдут, что выставки, академии, пиво, мясо не нужны и даже вредны. Как заставить этих людей участвовать в производстве таких предметов?

Но даже если люди сумеют найти средство согласить всех производить известные предметы, — хотя такого средства нет и не может быть, кроме принуждения, — кто в свободном обществе, без капиталистического производства, без конкуренции спроса и предложения, — определит, на какие предметы направить преимущественно силы: какой прежде, какой после работать? Прежде ли строить сибирскую дорогу и укреплять Порт-Артур, а потом проводить шоссе по уездам — или наоборот? Что прежде устраивать: электрическое освещение или орошение полей? И потом еще неразрешимый при свободе рабочих вопрос: кто какие будет работать работы? Очевидно, всем будет приятнее заниматься сенокосом или рисованием, чем быть кочегаром или очистителем клоаков. Как в этом распределении работ согласить людей? На все эти вопросы не ответят никакие статистические данные. Решение этих вопросов возможно только теоретическое, т. е. такое, что будут люди, которым будет дана власть распоряжаться всем этим. Одни люди будут решать эти вопросы, а другие будут повиноваться им.