Полное собрание сочинений. Том 25

И потому, хочешь — не хочешь, говоря той публикѣ, къ которой я обращаюсь, надо говорить словами науки, надо предвидѣть тѣ не возраженія, но вилянія, которыя дѣлаетъ наука, и — волей-неволей — анализировать эти положенія науки, то, что я и пытался дѣлать.

Трудъ этотъ облегчало для меня подобное же изслѣдованіе одной изъ наукъ, къ которой я нѣсколько лѣтъ тому назадъ былъ также неизбѣжно приведенъ, какъ теперь къ изслѣдованію политической экономіи. Я говорю о богословіи. Изслѣдованіе богословія не только помогло, но сдѣлало мнѣ чрезвычайно легкимъ изслѣдованіе политической экономіи. Какъ ни странно это кажется, какъ ни далеки кажутся эти науки одна отъ другой, и та и другая наука построены на тѣхъ же основаніяхъ, имѣютъ ту же цѣль и употребляютъ тѣ же самые пріемы, съ тою только разницею, что богословіе старѣе, благороднее и все таки умнѣе, политическая же экономія моложе, подлѣе и гораздо глупѣе, такъ что распутать софизмы политической экономіи послѣ практики, которую я пріобрѣлъ при изслѣдованіи политической экономіи, мнѣ было гораздо легче.

Основами политической экономіи, такъ же какъ и богословія, служитъ не что-нибудь дѣйствительно существующее и потому понятное каждому простому человѣку, a извѣстныя отвлеченія, не имѣющія прямаго, простаго значенія, а получающіяся ею только вслѣдствіи искусственнаго опредѣленія. Отвлеченія эти приводятся въ связь, составляютъ догматъ вѣры, и вся наука состоитъ только въ томъ, чтобы всякаго рода софизмами убѣдить людей въ дѣйствительности этихъ фикцій, отвлечь ихъ вниманіе отъ сущности дѣла. Основныя фикціи, на которыхъ строится политическая экономія, слѣдующія:

1) производство — не то, что человѣкъ работаетъ (такого понятія политическая экономія терпѣть не можетъ), а то, что какъ-то само собою что-то производится посредствомъ участія не людей, а факторовъ производства; 2) капиталъ — не то, что деньги, какъ разумѣютъ всѣ, и не то, что человѣку ѣсть надо, — капиталъ, какъ употребляютъ это слово мужики, а такой капиталъ, который нельзя иначе понять, какъ только когда выучить наизусть опредѣленіе; 3) процентъ и барышъ — опять не такъ, какъ всѣ понимаютъ, а такъ, какъ ихъ опредѣляетъ политическая экономія; 4) рента — не то, что доходъ съ земли, а какъ то излишекъ дохода хорошей земли противъ самой дурной; 5) цѣнность — не то, за что деньги платятъ, а опять опредѣленіе, которое, чтобы говорить о немъ по наукѣ, надо выучить, да еще по одному какому-нибудь экономисту, потому что до сихъ поръ хотя они и признаютъ, что въ ученіи объ обмѣнѣ и цѣнности вся сущность политической экономіи, они еще хорошенько не согласились въ ея опредѣленіи. И вотъ на этихъ то основахъ, подъ которыя ни подъ одну нельзя подвести живаго, яснаго понятія, точь въ точь, какъ въ богословіи, строится наука политической экономіи. Всѣ же понятія, самыя коренныя, близкія, понятныя и имѣющія прямое отношеніе къ экономической жизни народа, не только не берутся въ основу, но старательно или опредѣляются такъ, чтобы они теряли свое значеніе, или вовсе игнорируются. Понятіе о деньгахъ, напримѣръ, старательно опредѣляется такъ, чтобы деньги представлялись не тѣмъ, что они есть — деньгами, а товарами въ родѣ чая и сахара, понятія же собственности и правительственной власти — тѣ самыя два понятія, на которыхъ зиждутся всѣ экономическія условія, — эти понятія не включаются въ область изслѣдованій политической экономіи, а признаются неизбѣжно существующими, и говорится только о распредѣленіи собственности и о правительствѣ, какъ о самомъ естественномъ и не подлежащемъ изслѣдованію явленіи. Говорится объ обязательныхъ и оптативныхъ функціяхъ правительства.

Все дѣло въ наукѣ этой поставлено такъ, что основаніемъ науки признаются фантазіи, a дѣйствительныя основы признаются за что-то внѣшнее и не подлежащее наукѣ. Несущественныя и не касающіяся дѣла положенія, точь въ точь, какъ богословіе, политическая экономія принимаетъ за основы, и точь въ точь, такъ же какъ богословіе, самыя существенныя понятія она оставляетъ въ сторонѣ. Происходитъ это отъ того, что цѣль той и другой совершенно тожественны. И та и другая существуетъ только затѣмъ, чтобы отстоять ложный порядокъ вещей и скрыть то, что обличаетъ его. Богословію нужно скрыть истинное ученіе Христа и оправдать себя, свое церковное ученіе, дающее привеллигированное положеніе жрецамъ церкви. Политической экономіи нужно скрыть истинное политическое ученіе свободы и равенства и оправдать свое ученіе, дающее привеллигированное положеніе жрецамъ науки. Тѣ же и пріемы той и другой науки.

Какія же это ширмы? Ширмы закрыванія отъ людей ихъ несправедливости пользованія чужимъ трудомъ, т. е. оправданіе этой несправедливости есть только одно. Это одно оправданіе только видоизмѣняется и усложняется по временамъ и народамъ. Но оправданіе только одно. Мы, жуирующіе, другой породы, другаго сорта люди, чѣмъ тѣ, и мы нужны тѣмъ людямъ. Безъ насъ было бы хуже. Коканскій ханъ сидитъ на дорогихъ коврахъ и подушкахъ въ своемъ гаремѣ, пьетъ шербетъ, а рабы его замучены работой для доставленія ему сладостей его жизни. И онъ твердо увѣренъ, что остальные люди хамы и что онъ нуженъ, даже драгоцѣненъ и священенъ для этихъ хамовъ. Такіе коканскіе ханы были всегда, и въ древнія времена и у Римлянъ и ихъ гражданъ римскихъ [?], [и въ] средніе или рыцарскіе вѣка, такіе же есть и теперь, и не одинъ, и не два, а ими полонъ нашъ такъ называемый образованный міръ. Но прежде, и въ особенности до введенія христіанства, такіе коканскіе ханы были наивные и невинные — они не знали даже того, что можно и должно иначе дѣлиться съ людьми благами міра. Но съ введеніемъ христіанства, съ распространеніемъ знаній, въ особенности въ наше время, послѣ французской революціи, всеобщей популярной проповѣди гуманности, равенства и братства людей, существованіе такихъ коканскихъ хановъ казалось бы невозможно, удивительно. А между тѣмъ коканскіе ханы существуютъ во всѣхъ видахъ и въ огромномъ количествѣ, и даже идеалъ большинства людей нашего времени есть только идеалъ коканскаго хана, т. е. возможности какъ можно меньше работать и пользоваться какъ можно больше трудами другихъ. Но мало того, что такой идеалъ есть идеалъ людей необразованныхъ: это есть въ скрытомъ видѣ, въ видоизмѣненной формѣ идеалъ всѣхъ такъ называемыхъ образованныхъ людей — людей науки и искусства, тѣхъ самыхъ, которые даютъ направленіе и тонъ всѣмъ другимъ людямъ.

Съ тѣхъ поръ какъ существуетъ міръ, существовало и существуеть только одно честное оправданіе для коканскаго хана: я-ханъ, ханской крови, я и мои родичи — мы особенные люди бѣлой кости, остальные люди — хамово отродье — черной кости. Намъ, ханамъ, надо пользоваться благами жизни, а хамамъ надо работать на насъ, тѣмъ болѣе, что если насъ не будетъ, хамы передерутся, и ихъ заберетъ другой ханъ, и имъ же будетъ хуже.