Алан Милн - Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

Затем мы совершили ошибку. В моем путеводителе был указан «Домик чайн».

– Кто такие чайны? – удивилась Амелия. – Никогда их не видела.

Мне не хотелось расписываться в своем невежестве.

– Это помесь эму и бородатого козла. Немного напоминает нанду и тара.

– Ах да, припоминаю, – отозвалась Амелия. – Так где же они?

Мы обошли весь «Домик чайн», прямо-таки горя желанием отыскать обыкновенную или травяную чайну. Видимо, заметил я, это такой редкий зверь, что за право познакомиться с ним придется доплачивать…

Вдруг меня озарило.

Вдобавок, как уже упоминалось, за чай платила Амелия.

После чаепития мы отправились к рептилиям. Небольшая мзда смотрителю – и Амелия впервые в жизни примерила живое боа: юное, на ощупь напоминающее линолеум. (Дальше рекламировать не буду, пусть этим займется гремучая змея. Или шумящая гадюка. У них лучше выйдет.)

Наш путь к выходу лежал мимо орлов. Они обожают, когда им чешут голову. Один из них называется орлан-крикун, но он, к счастью, кричать не стал.

Размер книги не позволяет мне рассказать о хохлатом агути и двупалом ленивце. Не буду упоминать и индийскую змеешейку, не скажу ни слова о хрюкающих быках, не поделюсь ни мнением, ни чем другим о лошади Пржевальского. У меня всего минутка для Чарлза.

Енота можно почесать указательным пальцем – совершенно безнаказанно.

– Признайся, милый, – обратилась к нему Амелия, – тебе ведь не нравятся гадкие раки?

– Нет, конечно, – отозвался Чарлз, подмигнув мне.

– А тебя правда зовут Пр… Проци… Как там правильно?

– Что значит имя… [18]– философски отмахнулся енот.

– Procyon cancriverous, – поспешил помочь я.

Чарлз смутился.

– Фамилия такая, – буркнул он, – прадедушкина. Понятия не имею, что она значит.

– Чарлз! – строго сказал я.

– Но значит она совсем не то, что вы думаете! – огрызнулся он.

– Зачем вы его сердите? – напустилась на меня Амелия. – Он нас обижает, да, малыш?

– Обижает, – сухо подтвердил енот. – Прогоните его отсюда.

Амелия посмотрела на меня умоляюще.

– Там, чуть дальше – кабаны, – мстительно посоветовал Чарлз. – Ему они роднее и ближе.

Вестминстерское аббатство для американца то же, что и… Секунду назад сравнение было у меня наготове, но я его внезапно позабыл. Так вот, это все равно что… В общем, не важно. Главное, что Амелия жаждала его увидеть. Она о нем слышала и знает, как туда пройти от Мраморной арки. (Не очень хорошо ориентируясь в Лондоне, Амелия всегда начинает маршрут от Мраморной арки. Чтобы от Банка попасть на Ливерпуль-стрит [19], она сначала доберется до Мраморной арки, а потом будет спрашивать дорогу. Полицейские, обливаясь страдальческими слезами в тщетных попытках указать ей путь, обретают надежду, узнав, что ей известна Мраморная арка. Происходит примерно следующая беседа:

А м е л и я. Простите, как пройти к собору Святого Павла?

П о л и ц е й с к и й ( полагая, что задача проста ). Он как раз на вершине Ладгейт-хилл, мэм. Вы его сразу увидите.

А м е л и я ( сама невинность ). Ладгейт-хилл?

П о л и ц е й с к и й. Совершенно верно. В конце Флит-стрит. Вам нужно идти по Стрэнду.

А м е л и я. Флит-стрит? По Стрэнду?

П о л и ц е й с к и й. Да. Вы знаете, где Стрэнд?

А м е л и я ( с обезоруживающей улыбкой ). Нет. Где это?

П о л и ц е й с к и й ( начиная нервничать, но надеясь, что развязка уже близится ). Вы знаете, где Чаринг-Кросс, мэм?

А м е л и я ( бодро ). Не знаю! ( Полагая, что сделает ему приятное. ) Но я о нем слышала!

П о л и ц е й с к и й ( в отчаянии ). Трафальгарская площадь?

А м е л и я. Не-ет.

П о л и ц е й с к и й. Хорошо, мэм, что вы знаете?

А м е л и я ( просияв ). Мраморную арку!

Перечитав диалог, я понимаю, что он начат в скобках, как отступление от темы, и уводит нас в сторону. К тому же скобка не закрыта. Какая оплошность… Впрочем, все, что Амелия говорит и делает, – это главное. Для меня – главное.

Мы обошли все аббатство внутри, снаружи и кругом: центральный неф, хоры, «Уголок поэтов», галерею трифория, паноптикум, часовни. В паноптикуме, разглядывая восковые фигуры, позволяется изобразить слабую улыбку, но в целом Амелия была тихой, даже несколько испуганной. Мы разговаривали едва слышным шепотом, боясь потревожить усопших королей и королев…

В соборе находится памятник сэру Исааку Ньютону. Долгое время считалось, что на нем начертана формула бинома Ньютона. По-моему, разумно: если поэты сочиняют свои эпитафии, то почему бы не увековечить математическую истину на могиле сэра Исаака Ньютона? К сожалению, нынешний настоятель и каноники аббатства далеки от математики, а для классициста бином Ньютона – вещь мистическая, как новая звезда на небосклоне, определение поля кватернионов или знак бесконечности: все то, что лежит вне пределов восприятия обычного человека. Словом, когда собрались выяснить правду о легенде, никто не знал, что именно следует искать.

Наконец, много лет назад, кто-то сообразил, что хорошо бы призвать именитого математика. Вооружившись стремянкой, микроскопом и алгебраическими познаниями, он провел осмотр – и ничего не обнаружил. Ни-че-го. Даже арифметической прогрессии.

Позже, в клуатре, Амелия спросила меня:

– Тедди, вам знаком Сайлас Керенгаппух Блогс?

– Что это? – не понял я, ибо по названию никогда не догадаешься, каковы на самом деле американские напитки.

– Не «что», а «кто»! Это человек!

– Ах, человек. Ваш друг?

– Мой друг? – изумилась Амелия.

– Нет? Тогда расскажите мне о нем. Он производитель фасованной ветчины или изобретатель жевательной резинки?

– Он поэт. Великий американский поэт.

– Хороший поэт?

– Единственный. Он заслуживает почетного места в вашем уголке поэтов.

– Он еще жив? – взволнованно осведомился я.

– Да, конечно.

– Тогда я согласен с вами. Там ему самое место.

У американских поэтов такие чудны́е имена. Англичанин с фамилией «Блогс» никогда бы не осмелился слагать вирши. А в Америке – сколько угодно. Никогда не знаешь, из какого американца что вырастет.

В клуатре стоит скульптура: человек, читающий книгу. Я поведал Амелии легенду: если подойти к фигуре, а потом повернуть направо, то за вашей спиной изваяние перевернет страницу.

Честно говоря, Амелия не поверила.

– Хорошо, – согласился я. – Давайте попробуем.

Мы прошли мимо статуи и посмотрели назад.

– Ну вот, он только что перевернул страницу, – подытожил я. – Если бы мы обернулись на секунду раньше, то увидели бы.

– Сколько страниц в обычной книге? – спросила Амелия.

– Около четырехсот, – предположил я.

– Сейчас я пройду мимо него четыреста раз и докажу вам, какой это абсурд. По вашей логике книга у него закончится.