Алан Милн - Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

– Не хочу обедать.

– Тогда можешь с комфортом не хотеть здесь. А завтра, когда твои ноги будут причинять нам меньше неудобств, мы можем решить, хочется ли нам и дальше жить вместе. Я начинаю думать, что нет, но давай обсудим это по-дружески.

У двери он оглянулся и, застав ее такой съежившейся и несчастной, внезапно увидел ребенка, каким она была в их детских приключениях, и на него нахлынула ностальгия по тем счастливым дням.

– Выше нос, ясные глазки. Ты выглядела совсем недурно. Уолш спросил меня, кто это та чертовски привлекательная девчонка. Скорее всего он имел в виду себя.

И ушел, думая: «Прости меня за это, Боженька».

Испытав от услышанного немалое облегчение, Клодия ушла в свою каморку и, надев цветастое платье и большую шляпу, посмотрела на себя в зеркало – стараясь увидеть себя такой, какой, наверное, видел ее мистер Уолш.

Оставшись на минутку наедине с Хлоей, Уилсон Келли говорил это за Перси:

– Очаровательна, просто очаровательна. Истинная цыганочка. Так и вижу ее в полосатой нижней юбке с бубном. Если подумать…

И он задумался, что было очень и очень заметно. Его новая пьеса, которую должны были скоро начать репетировать, представляла собой современную комедию, но почему после обеда из сада не войти в гостиную цыганке с бубном? Позднее он сможет нанести ответный визит в табор со скрипкой, потом, скажем, новый третий акт в цыганском таборе, а после возвращение в гостиную. Столько всяких вариантов зароилось у него в голове с появлением волшебного слова «бубен».

– А можно принимать ангажемент, пока учишься в Академии? – спросила Хлоя, очевидно, проследив ход его мыслей.

– Ей ведь не придется возвращаться назад, верно? Школа, какую она пройдет на сцене… со мной… ажиотаж настоящей постановки… У меня есть подходец к этим молоденьким девочкам, знаешь ли.

– На сцене или вне ее, Уилл? – улыбнулась Хлоя.

Если он и услышал эту ремарку, то пропустил ее мимо ушей и спросил:

– Сколько она проучилась в Академии?

– Недолго. Семестр или два.

– Приглашу-ка я ее как-нибудь вечером пообедать.

– Обязательно пригласи, дорогой. Ей ужасно понравится. Кстати, с ней был брат.

– О? А он-то чем занимается?

– Рисует. Он очень ей предан. – Склонив голову набок, она посмотрела на Келли и добавила: – Он боксировал за Кембридж. – И, дождавшись, когда Келли встретится с ней взглядом, сказала: – Ну, мне пора принимать ванну. Эллен! Дай мистеру Келли телефон мисс Лэнсинг.

Стоял август, и Лондон опустел. Те семь миллионов лондонцев, кто остался в городе, кто втискивался в автобусы, покачивался, держась за поручни в подземке, или ел ленч в душных переполненных чайных среди запахов потных тел и невкусной еды, могли, вероятно, думать иначе, но для тех, кто знал Хлою, он был поистине пустым, ведь она уехала в Биарриц, – им было отказано даже в привычном разочаровании слышать короткие гудки. Однако ей можно было писать, хотя перспектива получить ответное письмо от женщины, столь привыкшей к телефонному общению, представлялась маловероятной.

«Редакция “Проссерс”

Четверг

Моя красавица!

Будь ты в Лондоне и не променяй ты меня на кого-нибудь другого (то есть не променяй я тебя на одно из многих созданий красивее, благороднее, восхитительнее тебя, о которых я с таким правом упоминаю), мы отправились бы вместе на ленч. Почему-то я всегда называю про себя четверг “нашим” днем, хотя временами ты превращала каждый день недели в оазис среди пустыни Стрэнда. Оазисом, как тебе, вероятно, известно, называют то место, где пьют. Перечень самых известных оазисов смотри на букву “О” в моем “Еще вопросы есть”. Кстати, “ЕВЕ” – сущий ад. Я начинаю снова и снова – это и есть мое представление об аде. И вообще это мерзостная книга, поскольку является сводом совершенно бесполезного знания. Когда я был архитектором и с ужасом ждал клиентов, то, чтобы не завыть с тоски, читал “Британскую энциклопедию” и довольно много могу рассказать про Альберта Великого, Альпы и болезнь Альцгеймера, – все это, наверное, можно как-то использовать. Но в этой треклятой книге… Ну да ладно, это работа и, возможно, принесет деньги, а когда я стану миллионером, ты выйдешь за меня замуж. О, дорогая, какая жалость, что я недостаточно богат или что ты недостаточно меня любишь, – и из двух я предпочел бы второе.

Вчера у нас в редакции впервые объявился Мой Гумби. Мы все думали, что он Гумберт Что-то Там, но Сильви с гордостью представила его как мистера Спенсера Гумберсона, и это оказался серьезный молодой человек в очках, увлекающийся (никогда не догадаешься!) изобретением и изготовлением проволочных головоломок. Ты, наверное, такие видела: несколько проволочных предметов – колечко, ключ и треугольник – так вставлены друг в друга, что не расцепить, вот и перебираешь их в руках часа три, а потом вдруг они распадаются у тебя в руках, и ты понятия не имеешь, как это произошло. У него карманы были набиты такими штуковинами, и он – черт бы его побрал! – оставил парочку у меня на столе, и я полдня убил, пока не вернулась с моим чаем Сильви и их за меня не разобрала. Она-то, конечно, в них ас, так любящая жена писателя знает его книги – задом наперед и может цитировать во сне. По долгу службы мой Гумби собирает картонные коробки (есть в этом что-то неверное, правда?), но в любой момент может изобрести подвязки, которые не будут собираться гармошкой, и тогда они поженятся. Подвязки будут называться “Сильви”, и я непременно принесу тебе одну пару на рецензию…»

«Крокстон,

Сев. Ньюис.

Воскресенье

Спасибо за узор, дорогая. Следовало бы поблагодарить раньше, и я благодарю сейчас только потому, что Близнецы просили спросить у тебя, есть ли в Биаррице какой-нибудь собор. Потому что если есть, ты ведь будешь лапочкой и вспомнишь про них? На уик-энд к нам приезжали очень странные люди. Не знаю, чем они занимаются и вообще они мои друзья или Билла. Один или два, на мой взгляд, вообще не в тот дом попали, поскольку один то и дело называет меня леди Адела (неловко до крайности!), а другой вчера за обедом спросил, как далеко до Ханстэнтона. Я ему сказала, мол, до Брайтона десять миль, и предоставила самому подсчитывать. Уж и не знаю, где, по его мнению, он находится… У него длинные обвислые усы, и Близнецы говорят, что нашли его в лесу, но сама знаешь, как и чего они способны наплести…»

«27 Харст-студиос

Фулем-роуд, юго-восточный Лондон, 3

Моя дорогая Хлоя!

Даже если ты не хочешь пойти со мной пообедать, или выйти за меня замуж, или сделать еще что-нибудь столь же разумное, я все равно буду тебя обожать. Не могли бы мы отправиться на ленч в кондитерскую “Эй-би-си”, когда я стану президентом Королевской академии? Это дало бы мне цель, ради которой стоит трудиться.