Алан Милн - Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

– Почему ты не там? Разве не надо ее поддержать?

– То есть подержать за руку? – Клод взял в свою руку Хлои.

– Да, пожалуй, лучше тебе оставаться в Лондоне, – улыбнулась Хлоя.

– После ленча пошлем ей телеграмму.

– Две телеграммы, дорогой. В театре в счет идет количество, а не качество. Их никто не читает, просто прикалывают к зеркалу или к ширме – ради массовости. Гримерка у нее скорее всего одна на двоих с кем-нибудь…

– С Руби.

– Вот видишь, нужно превзойти ширму Руби. Как насчет того, дорогой, чтобы вместе объехать почтовые отделения Лондона и послать ей целую кучу телеграмм от Джона и Билла, Джека и Джилл? Надо выбрать расхожие имена, а еще парочку заковыристых, чтобы она голову поломала. Весело было бы, правда? Как по-твоему, мило?

– Я буду милым и поеду с тобой по любым отделениям Лондона.

Она снова наградила его особой нежной улыбкой.

– Тогда решено.

– А еще лучше было бы, если бы ты пошла со мной на их премьеру в Лондоне.

– Извини, дорогой. Я скорее всего пойду с Иврардом. Я с ним обычно хожу.

– Кто такой Иврард?

– Иврард Хейл.

– О! Я думал, он в Южной Америке или где-то еще.

– Он к тому времени вернется. Труппа приедет в Лондон не раньше ноября. Уилл мне написал.

«Проклятие! – подумал Клод. – Не стану ревновать! Какой толк, если их столько?» А вслух сказал:

– Он не писал, как у нее получается?

– Нет, голубчик. Сомневаюсь, что ему хочется помнить, где он с ней познакомился. Он готовится поверить, что нашел свою звездочку в кабаре в Ранкорне. Очень надеюсь, что пьеса не слишком ужасная. Обычно они как раз такие.

– По всей видимости, автор учился в Кембридже в то же время, что и я.

– Нас это не спасет, дорогой, – улыбнулась Хлоя. – Но приятно знать, что вас там было двое. Как поживает Боротра?

– Боже мой, ты это помнишь?

– Ну разумеется! – удивилась Хлоя.

– Можно тебе кое-что рассказать?

– Что угодно, дорогой. Я тебя остановлю, если я это уже слышала.

– Пока я тебя ждал…

– Разве я не сама пунктуальность?

– Наверное, так. Но я пришел пораньше. Мне нравилось тебя ждать, на самом деле это – лучшая часть.

– Ах, Клод!

– Все время, пока я тебя ждал, я спрашивал себя, узнаешь ли ты меня. Я нисколько не удивился бы, если бы ты меня не узнала. Когда ты вошла, я готов был встать, подойти к тебе и сказать: «Я Клод Лэнсинг».

– Дорогой, о чем ты?

– Вот что я рядом с тобой ощущаю.

Он отвел взгляд, уставился на скатерть и сказал тихо:

– Ты меня не узнаёшь. Мне хочется встряхнуть тебя и сказать: «Я Клод Лэнсинг. Я не Иврард То, Уилл Сё или Перси Десятое. Когда ты завтра пойдешь на ленч с кем-то еще, я не просто мужчина, с которым ты ела ленч вчера – того же пошиба ленч, и того же пошиба болтовня, и того же пошиба мужчина. Даже если ты меня не любишь, для тебя я отличаюсь от всех прочих мужчин, как ты отличаешься для меня от всех женщин на свете». Но ты заставляешь меня чувствовать, что я ничем не отличаюсь. Что для тебя я не Клод Лэнсинг, а просто понедельничный мужчина, на месте которого вполне мог быть любой другой.

Поток горьких фраз еще извергался, а он уже думал: «Дурак, чертов дурак, ты все испортил! Счастливый ленч и счастливые дурачества после него с рассылкой телеграмм, поцелуй в такси. Теперь ты испортил твой единственный день и другого не получишь».

Официант принес коктейли.

– Давай выпьем за Клодию, ладно? – предложила Хлоя и подняла бокал.

– Хлоя, – несмело сказал Клод, – извини, дорогая, наверное мне просто хотелось выпить.

– Какая я умница, что вспомнила, как ее зовут, верно?

– О, милая, – с несчастным видом забормотал он, – не знаю, что на меня нашло… прости, пожалуйста.

– Зачем говорить то, за что тебя нужно прощать, едва ты это сказал? Если ты считаешь меня охотницей за черепами, старающейся собрать вокруг себя побольше мужчин и ни в грош их не ставящей, так и скажи, и держись этого, и, возможно, будешь прав. Уверена, ты где-то читал, что женщины любят, чтобы с ними обращались грубо. Что ж, ты окажешься единственным мужчиной, который был когда-либо со мной груб, и возможно, кто знает, я буду тобой восхищаться. Но ты хочешь и того, и другого. Ты хочешь говорить гадости и чтобы эти гадости попали в цель, и ты хочешь, чтобы после того, как ты их сказал, я не обиделась, не рассердилась и относилась к тебе, как раньше. Довольно трусливо, Клод Лэнсинг.

«И это еще одно ее свойство, – подумал он, – она ясно видит меня насквозь, она понимает, что именно я сделал, и ее слова – чистая правда». И в следующую же секунду подумал: «То, что я сказал, чистая правда, только выразился я неудачно».

И посмотрел на нее, очаровательно улыбаясь.

– Знаешь, мне на ум приходит множество мыслей – и все как одна безнадежные.

– Одна, возможно, и нет. – В уголках рта Хлои заиграла улыбка.

– Тогда предлагаю только названия отдельных глав. Первая: Я не вполне уверен, но я правда думаю, что ты еще красивее, когда сердишься… – Осекшись, он сказал: – Нет, у меня недостаточно опыта, об этом я дам тебе знать позднее. Вторая: Ты знаешь толк в ссорах и считаешь, что если любишь ссоры, надо наслаждаться ими сполна. Третья: Ты совершенно права, мне не следовало извиняться. Извиняться непростительно. Четвертая: То, что я сказал, правда, и по меньшей мере десяток мужчин тебе это уже говорили. Только выражались не так неуклюже, как я, и не делали это ни с того ни с сего. На самом же деле мы пытались сказать: «О Боже, как бы мне хотелось, чтобы ты меня любила!» Пятая: Слава тебе Господи, у нас ленч, поэтому у меня есть еще полчаса, прежде чем ты попрощаешься со мной раз и навсегда. Очень надеюсь, что ты голодна, дорогая. Кофе тебе тут понравится, его варят просто восхитительно. Шестая: Все сводится к тому, что когда ты влюблен, ты беззащитен. Предмет твоих чувств может ударить тебя так, тогда и там, где ему вздумается. Меня это задевает, и у меня вдруг возникло ужасное желание прорвать твою защиту и как-нибудь тебя уязвить. По крайней мере мне кажется, что дело в этом. Но все так сложно. У меня все чаще появляется чувство, что жизнь вовсе не тарелка с вишнями.

– Действительно нет.

– Так я и думал.

– Я не просила меня любить, дорогой, – печально сказала Хлоя.

– Лгунья.

Хлоя удовлетворенно рассмеялась, словно принимала комплимент – или так показалось Клоду.

– Ты ходячее приглашение к любви. Ты не просишь лишь об одном: чтобы тебя в этом винили. Как если бы один знакомый долго распространялся про сигары, которые ты прислал ему на Рождество, тогда как ты послал только открытку. Лишает привычного комфорта и уверенности в себе.

– Ты говорил как умудренный годами человек, дорогой. Тебе правда только двадцать три?

– К несчастью.

– Но почему? Прекрасный возраст.