Алан Милн - Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

– Прошу, не прерывайтесь из-за меня, – сказал Барнаби. – Могу наблюдать за вами отсюда и подбадривать вас криками.

– Даже рад прерваться, – отозвался, надевая пиджак, Гумби. – Хуже нет, чем быть любителем. Работаешь чересчур усердно и слишком быстро устаешь, а потому делаешь слишком мало. Сигарету?

– Спасибо. И марафон превращается в череду спринтерских забегов с долгими передышками в промежутках.

– Ага. Совершенно безнадежно. Вот почему тот, кому нечем заняться, так часто негодует на рабочего человека. Он говорит себе: «Я и за половину времени сделал бы вдвое больше», когда речь идет о десяти минутах праздного времяпрепровождения, которое он тратит на работу, которая занимает весь день. Ну да, за пять минут он мог бы сделать вдвое больше – а потом сесть в такси и поехать куда-нибудь, где на полчаса можно закинуть ноги повыше.

– Однако же, – улыбнулся Барнаби, – я видел рабочих, сидевших, закинув ноги повыше.

– Согласен, лентяи есть в любом ремесле. Но на мой взгляд, в этом причина антагонизма между классами: в ощущении, что если рабочий не спринтом занят, а марафон бежит то он плохо работает.

– Скорее всего вы правы. Об этом я раньше не думал. Но сдается, другая причина, что рабочий по какой-то экстраординарной причине называется рабочим и в результате думает, что только он один и работает.

– Мы-то знаем, что это не так.

– Мы-то знаем, но забываем. Любой аргумент неизменно теряет силу, едва начинаем обобщать. Например, когда говорим «рыжие», подразумеваем при этом людей с рыжеватыми волосами, ростом меньше пяти с половиной фунтов и проживающих в Манчестере.

– Ну и как его тогда называть? Вы же писатель, мистер Раш, подскажите нам слово.

– Вы изобретатель, изобретите его.

– Вы в словах разбираетесь, – сверкнул очками Гумби с вспышкой.

– Немного. Благодаря вам. Сколько раз я проклинал вас с Сильви, что втравили нас в издание энциклопедии.

– Ну так и кто такие пролетарии? О них многое говорят.

– С этим-то я справлюсь. Слово происходит от «proles», что на латыни означает «потомство». Это был низший класс в Древнем Риме, не имевший собственности, поэтому единственную пользу государству мог приносить своими детьми. Людской силой, пушечным – точнее, копейным – мясом.

– Ну и точка зрения! Вам не приходило в голову, сколько там было обид?

– А вы разве не так на дело смотрите? По-вашему выходит, что рабочие руки, а вовсе не отдельный индивидуум, работающий головой, – основа государства и имеет наибольшие на него права.

– Надо бы разузнать побольше про римлян. Наверное, про них не только на латыни написано? – помолчав немного, сказал Гумби.

– Конечно. Мне только сейчас пришло в голову, что мы сколько-то вам должны за идею «Еще вопросы есть». Можно мне прислать пару книг про Древний Рим? Они как раз в духе «Проссерса».

Когда Сильви крикнула «Дверь, дорогой» и вошла с подносом, прекрасно было видеть, как они так заинтересованы друг другом, как им комфортно вместе. Гумби любому ровня, подумала она, даже мистеру Рашу. Это было счастливое чаепитие, и даже когда они с мистером Рашем заговорили про издательство – ведь как же иначе, как она могла не разузнать все про всех? – Гумби и виду не подал, если чувствовал себя в разговоре лишним.

– А как дела у мисс Морфрей? Она готовит чай, как вы любите?

– Благодаря вам, Сильви. Великолепно.

– И она подходит мистеру Стейнеру?

– Как будто да.

– Она милая, знаете ли, мистер Раш.

– О, мы большие друзья. – И он добавил, поскольку ему доставляло огромное удовольствие произносить это вслух: – На днях мы ходили в зоопарк.

И тут же об этом пожалел, поскольку это как будто относило Джилл в категорию товарищей по зоопарку, к которой Сильви никогда не принадлежала. Но Сильви, которая всегда знала, что мисс Морфрей «другая», была последним человеком, который обиделся бы. Будь она сама другой, она не повстречала бы Гумби.

– Линн то и дело задумывается, как вы все там и как вам удается без нее обходиться.

– Если бы это было правдой! – воскликнула Сильви. – То есть глупо думать, что вы не можете без меня обойтись. Но мне, конечно, приятно послушать новости. Да не будь «Проссерса», я никогда бы не познакомилась с Гумби.

Она посмотрела на мужа, а он посмотрел в ответ, и Барнаби почудилось, что они говорят на языке, который он пока не освоил.

– А как вы познакомились? – Он перевел взгляд с одной на другого. – Нельзя же так заинтриговать и бросить на полуслове.

– Ты не против, дорогой? – По всей очевидности, Гумби был не против, поскольку Линн продолжила: – Гумби собирался погулять с одной своей приятельницей в Ботаническом саду, дело было в субботу, и он принес ленч на двоих, а мистер Стейнер попросил меня по пути домой занести очень важную посылку на Риджент-парк, ну мне это было не совсем по пути, – она рассмеялась нелепости просьбы, – и конечно, я сказала, что прихвачу посылку, поэтому ушла, даже не съев ленч, и издали цветы казались такими красивыми, а мне вечно говорят, какие они чудесные, поэтому я зашла в сад, а там Гумби расхаживал взад-вперед перед входом в розарий, и в руках у него пакет с ленчем, а сам он – одинешенек, потому что его приятельница не объявилась.

– Больше чем просто приятельница, – вставил Гумби.

– Да, понимаете, его девушка… И она не пришла! Мы разговорились о том, какие чудесные тут розы, и он сказал, что у него с собой ленч, но к нему не пришли, только он дал мне понять, что это мужчина не пришел… Правда, дорогой? Так что у нас был ленч.

– А как же… та девушка? Она опоздала или просто не пришла?

– Она уже на час опаздывала, когда я увидел Линн, – объяснил Гумби. – На ленч мы устроились в другой части сада, поэтому я не видел, пришла ли она. На самом деле я вообще с тех пор ее не видел.

– Гумби решил, что я ему больше нравлюсь, – гордо сказала Сильви.

– Я не решал, – отозвался Гумби, – я просто понял, каким дураком был в первый раз, но не во второй.

– Как Ромео, – вставил Барнаби.

– Ромео? – удивленно переспросила Сильви. – Но я думала, Ромео и Джульетта…

– Даже Ромео поначалу думал, что любит другую.

– А я и не знала! А потом он встретил Джульетту и…

– И Розалин перестала существовать.

– О, милый! – сказала Сильви Гумби, а потом повернулась к Барнаби: – Как приятно это знать. – И засмеялась вместе с ними над самой собой и над своей дурашливостью. – Правда, приятно!

Он не против пойти на станцию пешком или предпочтет взять велосипед Гумби, а Гумби поедет на ее и вернется с двумя, он на такое мастак, нет почти ничего, чего бы он не сумел на велосипеде.

– Одна нога в каждом седле? – улыбнулся Барнаби.

– Наверное. Ты ведь сможешь, милый?