Алан Милн - Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

– А родные у нее есть?

– Ни о ком таком не знаю, и мне от этого ни холодно, ни жарко.

– А кто у нее отец? Деньги она, наверное, унаследовала?

– Малый по фамилии Марр. – Перси громко рассмеялся. – Смешно. Ему бы Парр называться.

– Да. Но чем он занимался? Он был полковник Марр, или доктор Марр, или еще кто? Полагаю, у него были собственные средства?

– Тебе лучше у нее спросить. Да я даже не знаю, кто у Уинга отец, черт побери.

– Но какая-то родня у нее должна быть.

У самой Мейзи родня была весьма солидная. Среди прочих родных числился папа-дантист, которого Мейзи обычно называла доктором; по какой-то прихоти он специализировался на заболеваниях челюстей.

– Не знаю, как насчет родни, я больше на ее родинки смотрел, – хохотнул Перси, умудрившись выдать вторую шутку за день.

Мейзи даже не улыбнулась, и он продолжал смеяться один, мысленно напомнив себе в понедельник поделиться шуткой со стариной Джорджем.

– Но как ты с ней познакомился, дорогой?

– Понятия не имею. Сидел рядом с ней за обедом, наверное. Да, именно за обедом. Потом как-то пришел к ней на чай, мы играли в какую-то чертовски жуткую игру, прыгая друг через друга…

Брови Мейзи поползли на лоб. Трудно вообразить себе, чтобы Перси через кого-то прыгал.

– …не в шахматы, про шахматы я знаю…

– А, понимаю. В шашки.

– Так это они были? Все равно чертовски нечестные, потому что я никогда раньше не играл и не знал, проигрываю или выигрываю… Ну так вот, мы начали иногда ходить туда и сюда, что, конечно, ничего не значило, Хлоя ведь не такая…

– Не какая?

Провалившаяся попытка Перси подобрать деликатное и безликое объяснение окончательно прояснила ситуацию.

– Она, случайно, не религиозна? – спросила Мейзи, которая не видела иной причины быть «не такой».

– Господи помилуй, нет! То есть мне она никогда ни о чем таком не говорила. Конечно, никуда не деться от того факта, что она сразу спелась со стариной Уингом, едва они друг друга увидели. Я бы сказал, очень даже здравая мысль, старушка. Тут ты, пожалуй, в точку попала.

Сама эта мысль как будто доставила ему удовольствие. Она объясняла то, что всегда оставалось для него загадкой: почему Хлоя проморгала все шансы, какие он ей давал.

– Ну да, религиозна. Чертовски умно с твоей стороны, старушка, сразу подметить.

И Мейзи тоже было приятно. На людях она могла указывать, что Хлоя слишком крупная, слишком высокая, чтобы называться красавицей, но про себя не могла оспаривать ее красоту. В том, что касалось Перси, любая мало-мальски привлекательная женщина становилась соперницей, за исключением тех, что ушли от мира; и даже большинство этих, согласно книге Боттичелли или кого-то там, из-за которой дома вышла та жуткая ссора, как будто вовсе от него не уходили. Но то было в Средние века, когда вера обязательно имелась у всех и каждого. Сегодня по-другому. Если Хлоя взаправду религиозна, то она, какая бы ни была красивая, не соперница в будущем и не скелет в шкафу из прошлого. С легким сердцем Мейзи отправилась звонить в дом священника.

Приятно было снова сидеть на солнышке, смотреть на россыпь желтых нарциссов под деревьями и знать, что впереди все лето.

– Эта часть сада, – сказал пастор, – по сути, единственная, которую не стыдно показывать. Теперь, когда Эсси взяла сад в свои руки, все будет иначе. Она уже составила множество планов, на которые я ответил «Да, моя дорогая, это будет восхитительно», но которые в полной мере явят мне себя только через пару месяцев. Но этот уголок многие годы сам о себе заботился и становился только прекраснее.

– Я всегда представляла себе сад при доме пастора довольно запущенным, – отозвалась Хлоя, – но с прекрасными старыми деревьями. Особенно с кедрами и медными буками. Пощадите мои иллюзии.

– Они в полной безопасности. Вы, случайно, не в доме священника росли?

– Нет. Я ходила туда играть. Давным-давно.

– И там был медный бук?

– Да. Самый первый в моей жизни. Я очень гордилась тем, что побывала в саду, где есть медный бук. Я думала, он – единственный во всей Англии.

– У вас было счастливое детство, Хлоя?

– До тринадцати лет. Потом я довольно быстро повзрослела.

Пастор подождал, но ей как будто больше нечего было добавить.

– Вам стоит приехать летом и осмотреть, во что Эсси превратила сад.

– Я, возможно, скоро поеду за границу, – отозвалась Хлоя.

– Но вы вернетесь?

– Не знаю.

Снова долгое молчание, которое опять нарушил пастор:

– Вы сделали двух людей – думаю, я могу говорить за нас обоих, – двух людей очень счастливыми, дорогая Хлоя, поэтому нам хотелось бы думать, что вы тоже будете счастливы.

– Милый Альфред. – Она похлопала его по колену. – Это ведь было моих рук дело, верно?

– Несомненно.

– Я рада. Я очень горда собой. Я всегда буду это помнить. Прожужжу этим уши святому Петру, пока он меня не впустит.

– Мы с Эсси выйдем к воротам вас встречать, – улыбнулся пастор, – и употребить то малое влияние, какое у нас может быть.

– Возможно, я попаду туда раньше вас. Никогда не знаешь. Я тогда скажу, что дожидаюсь друзей.

– Вы не боитесь смерти, Хлоя?

– Нисколько.

– Что бы ни случилось потом?

– Что бы ни случилось. Если нам положено верить в то, что вы проповедуете, Альфред, слишком страшно не будет.

«И она тоже вывела меня на чистую воду», – подумал он.

– Я проповедую, – твердо сказал он, – что надо верить в Бога, покаяться в своих грехах и отдать себя на Его бесконечное милосердие.

– Но разве я поступаю иначе? – Она улыбнулась чуточку шаловливо. – Говоря, что слишком страшно не будет?

Складки у его рта углубились.

– Не вполне канонический подход.

– Вы бы предпочли, чтобы я верила, будто Бог жесток и только и ждет, чтобы устроить мне ад кромешный, но если я откажу себе в вере, а Его заверю, что Он добрый, то обязательно попаду в рай? И кто из нас тогда будет каяться – я или Бог?

– Хлоя, Хлоя! – Пастор с улыбкой покачал головой, а про себя подумал: «Однако тоже возможная точка зрения».

– Извините меня, Альфред. Вы не против о таком говорить?

– Нет, если это говорится в духе благоговения, моя дорогая. И если вы в настроении об этом говорить.

– А разве «благоговение» подталкивает к сомнению? Разве у каждого не собственное представление о Боге? Как можно почитать чужую идею, которая кажется насквозь ложной?

– С благоговением – или, во всяком случае, без непочтения, как говорят с другим человеком о его матери, пусть даже почитают только свою собственную.

– Матери! – выплюнула Хлоя, как показалось пастору, с чрезвычайной горечью.

Он посмотрел на нее изумленно, потом снова отвел взгляд. Это была вспышка из прошлого Хлои, осветившая ее на одно многозначительное мгновение, а наступивший затем сумрак еще более окутал это прошлое, и пастор даже задумался, а действительно ли видел что-то и что именно это было. Она вспоминает собственную мать или, прости Господи такую мысль, речь идет о ее собственном материнстве? У него не было права спрашивать. Если он промолчит, если будет тихонько ждать, возможно, она сама скажет. Он чувствовал духовную к ней близость. Всей силой своего мудрого и любящего разума он говорил ей, что она может ему довериться, что он ей поможет, если она ему доверится.