Джон Пристли - При блеске дня

— Но где-то оно должно быть!

Я верил в это тогда и верю по сей день. Жизнь без волшебства быстро начинает увядать.

— Лучше искать его вне человека, и в этом наши предки были мудрее нас: в их вселенной было место волшебству, однако они знали, что обращаться с ним надо осторожно. Мы же притворяемся, что его не существует, а потом протаскиваем в свой мир контрабандой. Мне кажется, именно так ты и поступаешь.

— Лишь потому, что мне нравятся Элингтоны? И потому что я позволил себе немножко пофантазировать? Извини, Джок, но это чепуха.

— Хорошо, пусть чепуха. Но дай мне договорить, Грег, а потом я замолчу, обещаю. Элингтоны — интересная и очаровательная семья, они умны и веселы, я их тоже очень люблю. Только не приписывай им того, чего в них нет. Не возводи их на пьедестал, не сотворяй себе кумира. Забудь про волшебство — оно живет в тебе, а не в них. Ты околдовал сам себя и решил, что это дело рук Элингтонов. Относись к ним проще. Ты понимаешь, о чем я?

— Не совсем, — мрачно ответил я. — Ты пытаешься меня предостеречь, понятно.

— Не от дружбы с ними, — подчеркнул он. — Просто обрати внимание на свое отношение к ним. Я уверен, впереди у тебя долгий и славный путь, если ты пойдешь налегке и не станешь превозносить встречных людей, оставлять позади кусочки души, оледеневшие под властью колдовских чар.

Наверное, уже тогда я понял Джока, хотя и сделал вид, что не понимаю. Сейчас, став намного старше, чем Джок в ту пору, я полностью с ним согласен. Но в то утро я немного обиделся, решив, что он специально подпортил мне чудесный день.

— Смотри-ка, «Белая лошадь». Открыто! Давай выпьем пива, — предложил Джок.

То был отличный старый паб на краю Балсдена. Безумно скучаю по тому удовольствию — боюсь, ничего подобного мне уже не испытать, — с каким мы нырнули из солнечного утра в приятный полумрак паба, пропахший пивом, свежими опилками и жареными яйцами с ветчиной. Когда я последний раз был в тех краях, на месте «Белой лошади» стояла большая придорожная гостиница с собственным оркестром и ужасными мартини. Видимо, «Белую лошадь» я теперь увижу лишь среди улыбающихся райских садов.

У стойки расположился странного вида тип с длинным толстым туловищем и маленькой головой, увенчанной густой копной белых волос. При нем был ящик художника и этюдник.

— Здоро´во, Джок! — воскликнул он, улыбнувшись до ушей: все его обветренное и загорелое лицо словно бы пошло трещинами. — Пропусти-ка со мной кружечку!

Джок нас познакомил. Стэнли Мервин был художник, в основном писал акварельные пейзажи и жил на другом конце Балсдена. Я слышал о нем много славного и видел несколько его работ у Элингтонов. Они были очень хороши и полны размаха, легкости и стремительной игры света и цвета, свойственных лишь старой английской акварели.

— Мы идем к Элингтонам, — сказал Джок.

— Я тоже, дружище, я тоже! — воскликнул Мервин. — Моя хозяйка с минуты на минуту будет здесь, потеряла меня небось! Вот выпью быстренько пинту и пойду. Я с утра был на Бродстонской пустоши, пытал удачу с тем живописным мосточком. Уж сколько я над ним бился! Добрую дюжину холстов перепортил, никак мне цвета не даются. Но на сей раз, кажись, я его уговорил. Вот сами посмотрите, ребята.

Он подвел нас к этюднику, и в крошечном окошке мы увидели его работу. На толстой грубой бумаге, сведенные к самым простым контурам застыли сверкающий бегущий ручей, каменная арка моста, омытая утренним солнцем, вересковая пустошь и холмы. То было весеннее утро, запечатленное навсегда. Маленькое чудо и большое искусство. Я восторженно охнул и пожалел, что не могу купить картину прямо здесь и сейчас. Джок одобрительно кивнул.

Мервин тоже закивал и заулыбался.

— С этим мосточком не всякий справится, но на сей раз я попал в яблочко, черт подери! А ты небось Грегори Доусон? — Он задумчиво уставился на меня налитыми кровью глазками. — Не твои ли статейки я намедни видел в «Браддерсфорд ивнинг экспресс»? Недурные, очень даже недурные. Правду говорю, Джок? Только послушай моего совета, малый, не пытайся умничать. Пиши просто и ясно. В этом беда Бена Керри, если хотите знать мое мнение. Вечно он пытается умником прослыть. Через пару лет, если станешь писать просто и ясно, Бен Керри тебе в подметки не будет годиться, вот увидишь. Ты еще молод, времени впереди навалом. Эх, мне бы хоть немножко этого времени… Поздно я начал, а теперь уж пора заканчивать.

— Да брось, — сказал ему Джок. — Ты еще лет тридцать будешь прыгать по пустошам.

(Впервые Джок ошибся. Осенью 1914-го Стэнли Мервина хватил удар, а два года спустя во Франции я прочел о его смерти в браддерсфордской газете, которую мне переслал один приятель.) Хихикая, Мервин собрал свои вещи, и мы втроем вновь очутились на слепящем майском солнце. У меня сложилось впечатление, что Мервин лично знаком со всеми, кто околачивался вокруг паба: громким хриплым голосом он обменивался приветствиями почти с каждым. Он совсем не соответствовал моим представлениям о художниках, и мне по молодости было очень трудно связать этого деревенского простака с искусными и скрупулезными акварелями, выходившими из-под его кисти.

— Надеюсь, вы еду прихватили? Я своей хозяйке велел хорошенько запастись провизией. Ничего не скажу против Джона Элингтона, но кормят они мудрено и несытно, так-то. А я ем просто и много, особенно когда встану в такую рань. Ух как я проголодался!

Мы с Джоком заверили его, что рюкзак у нас битком набит едой.

Когда мы дошли до конца деревенской улицы, Мервин с широкой ухмылкой повернулся ко мне и спросил:

— Ну, в какую из трех девиц ты втрескался?

— Мне тоже интересно, — добавил Джок.

— Во всех, полагаю, — ответил я с улыбкой. — Но Джоан старше меня, а сердце Евы уже занято…

— Значит, остается юная Бриджит, — кивнул Мервин. — Как по мне, так она лучшая из этой троицы, хотя и против остальных я ничего не имею. И все же Бриджит самая достойная из сестер, попомни мои слова. Души не чаю в этой девчушке. Конечно, в живописи она ни черта не понимает, зато хорошую работу от плохой запросто может отличить. Эта ей понравится, вот увидишь.

— Не больше, чем мне, — сказал я. — Взглянуть бы еще разок!

— Взглянешь еще, малый, взглянешь.

— Может, скажу глупость… мне сразу захотелось стать лучше, самому сотворить что-нибудь красивое, когда я увидел эту вашу акварель, мистер Мервин.

Он пихнул меня в бок:

— Если это и глупость, то мне такие глупости по душе, малый! На самом деле ничего глупого ты не сказал. И не слушай, если тебя попытаются убедить в обратном. Вот уж где глупость — надоело хуже горькой редьки! — так это в бесконечной трепотне о подорожании мериносовой шерсти и падении цен на кроссбредов. Двадцать лет я занимался этой ерундой, рисуя только по выходным, а потом в одно прекрасное утро сказал жене, что зря теряю время. А она мне: точно, теряешь, ступай скорее на работу. Я ей: нет, послушай-ка, Элис, ни на какую работу я больше не пойду. Хватит просиживать штаны в конторах, пустое это дело! Если и дальше так пойдет, я помру быстрей, чем ты успеешь оглянуться. Она мне: ну тогда скажи им, что заболел, и возьми несколько выходных. А я: скажу, что в жизни так хорошо себя не чувствовал и поэтому остаток этой жизни работать не собираюсь. Жена: нет уж, Стэнли, мы себе этого позволить не можем, милый. А я: очень даже можем, милая. Она: как же мы будем содержать такой большой дом? Я: пусть кто-нибудь другой его содержит! Ты все жаловалась, что не справляешься, ну так хватит мучиться! Давай купим небольшой домик у Бродстонской пустоши.