Джон Пристли - При блеске дня

— Ты сказал Лео правду?

— Да, Лиз.

Она нахмурилась:

— А мне ты не говорил, что не вернешься в Голливуд.

— Потому что сам не знал. Сегодня, когда Блатт сделал мне предложение, я четко понял, что больше не хочу там работать.

В ее глазах стояло отчаяние.

— Я перестала тебя понимать, Грег! Что-то случилось… Давай завтра прокатимся куда-нибудь — я возьму напрокат машину, — и ты мне все расскажешь?

— Расскажу, что смогу, Лиз.

Она кивнула и улыбнулась, сделав вид, что все нормально. Мы молчали. Зато мои друзья-музыканты старались вовсю, и я начал им подпевать. Элизабет взглянула на трио.

— Вон та невысокая девица со скрипкой — прелесть, — сказала она. — Я за чаем успела с ней поболтать. Она все время смотрит на тебя, как будто хочет привлечь твое внимание.

— Так и есть. Они играют трио Шуберта специально для меня и хотят, чтобы я их заметил. Впервые они сыграли его… дня два или три назад. — Неужели это было так недавно? — А теперь решили повторить.

Мы снова замолчали, попав на остров, омываемый потоками музыки.

— О чем ты думаешь? — наконец спросила Элизабет.

Я поднял взгляд и увидел Лео Блатта: он уже собрал людей и шел к нам. Я встал.

— О смерти, — ответил я. — И с моей стороны было бы непорядочно думать о ней здесь. Спокойной ночи, Лиз. Хорошей игры.

Поднявшись в номер, я вернулся к мыслям о смерти. Сказав Лиз и Блатту, что не хочу играть в покер, я решил сразу подняться к себе и вспомнить про Элингтонов все, что еще не успел. А потом, когда мы с Элизабет молча сидели в вестибюле и слушали Шуберта, память внезапно перенесла меня в июньский день 1914-го, на утес Пикли-Скар: я даже увидел выпученные глаза Лауры Блэкшоу и себя, пробиравшегося по скалам вместе с Джоком Барнистоном к тому месту, где лежала Ева Элингтон. Итак, обещанная смерть произошла, но погибла не только Ева. Я размышлял о гибели времени и того мирка, который стал частью моей души. Долгое время я ни разу не вспоминал тот страшный июньский день, но теперь, поскольку я заново пережил два года в Браддерсфорде, где-то в глубине моей души словно открылся огромный чулан: я, долговязый юноша, испуганно и удивленно озирался по сторонам, пока вокруг со скрипом отворялись двери шкафов и буфетов, поднимались крышки сундуков, в темноте сверкали глаза и звучали полузабытые голоса людей. Чувство это посетило меня еще внизу, когда Элизабет задала вопрос о трио, а Блатт собирал желающих сыграть в покер. Однако, стоило мне вернуться в номер, Элизабет и Блатт превратились в крошечную светлую точку, а шкафы и сундуки — в дома, конторы и поля довоенного Браддерсфорда и Уэст-Райдинга.

Минувшей ночью в моей памяти обнаружилось несколько дыр, о существовании которых я не догадывался. Дыры эти никуда не делись и сегодня, но зато я понял, что не утратил ничего важного: забылись лишь подробности повседневной жизни, пустые недели, связывающие между собой события.

Я четко помнил день, когда уволился Джо Экворт. Это случилось где-то между Пасхой и Троицей. Уже два месяца Никси работал с нами, в комнате для образцов. Его перевели (к вящему недовольству Экворта) сразу после поездки мистера Элингтона в Лондон, где ему, должно быть, строго наказали не мешать Никси. Я ждал страшных ссор между ним и Эквортом, однако они не обменялись ни единым бранным словом. Малькольм, понятное дело, умел держать себя в руках, а вот Экворт меня удивил. Я должен был понимать, что вспыхивал и кричал он только по пустякам, а теперь, помрачневший и молчаливый, он разозлился по-настоящему.

В то утро Джо Экворт опоздал на работу.

— Надо быстрее отправить образцы наших лучших кроссбредов в Гетеборг и Бреслау. Ну, малый, где они?

— Не знаю, — ответил я. — Сам ищу.

— Мы же вчера вечером их достали! — буркнул Экворт, шагая туда-сюда вдоль стойки.

— Да, но теперь их здесь нет.

— Где Никси? Небось он знает.

— Может быть, да только я его не видел. Я сам пятнадцать минут назад пришел. Вы же мне велели заглянуть с утра к Хейли, помните?

— Велел, правильно. Ну и где же Никси? И что самое главное — где образцы? Не под землю же они провалились! Где-то тут лежат… Давай еще поищем, малый.

Мы все еще искали кроссбреды, когда из конторы вышел Крокстон.

На его неприятном лице пряталась злорадная ухмылка, быть может, в подергивающихся усах. Он важно кашлянул.

— Чего тебе? — уставился на него Экворт.

— Утром заходил Никси, — начал Крокстон.

— Что значит «заходил»? — мгновенно вспыхнул Экворт.

— Он торопился на лондонский поезд, — самодовольно пояснил бухгалтер. — И зашел за образцами.

— Ах он черт! — взревел Экворт. — Хочешь сказать, Никси укатил в Лондон с нашими образцами, не отпросившись у меня или мистера Элингтона? Кто велел ему ехать в Лондон? Кто разрешил взять образцы?

Крокстон пожал плечами и пощупал свои усы.

— Видимо, начальство распорядилось. В конце концов он ведь их представитель, так?

— Первый раз слышу, — тихо ответил Экворт, сверля Крокстона злым взглядом. — А вот ты, как я вижу, давно в курсе. Пройди-ка сюда, Крокстон, и закрой за собой дверь. Потолкуем.

— Я занят…

— Закрывай чертову дверь! — рявкнул Экворт.

Крокстон повиновался, закрыл дверь и с опаской замер возле нее.

— Давай потолкуем, — тихо продолжал Экворт. — Мы с тобой никогда особо не ладили, и вины в этом не меньше моей, чем твоей. Но все же ты должен быть на стороне мистера Элингтона, на стороне нашего филиала. А мы что видим? Ты с первого дня стал якшаться с Никси, небось наболтал ему всякого. Я твою породу знаю: своей головы на плечах у тебя нет. Когда Никси тут объявился, ты подумал: «Ага, малый смекалистый, да к тому же из Лондона — надо с ним дружить». Ну так вот, ум у Никси и впрямь острый, этого не отнять — такой острый, что обрезаться недолго. Ты должен понимать: такие ребята приезжают не для того, чтоб учиться торговле. Торговля для слабаков и простаков, думают они. Когда я уйду, а мистера Элингтона выживут, дело достанется вам с Никси. И я не удивлюсь, если однажды утром ты придешь в контору, а твой дружок на пару с дядей уже все продал. Когда это случится, не проси у меня работы, потому что я и тридцати шиллингов в неделю тебе не дам…

— Пропади ты пропадом со своей работой, Экворт… — начал Крокстон, побелев от гнева. Его нос и усы дрожали.

— Я закончил, Крокстон, — резко оборвал его Экворт. — Больше мне сказать нечего. Впрочем, нет, тебе будет приятно знать, что ты приложил руку к развалу одной из лучших торговых фирм Браддерсфорда. И добра с этого не выйдет ни тебе, ни другим. Ну, все, за работу.

После ухода Крокстона Экворт с силой выдохнул в пустую трубку, оперся на стойку и погрузился в мрачные мысли.