Пелам Вудхаус - Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс!

— Пожалуй, надо ввести тебя в курс дела, — сказала она.

Я дал ей понять, что буду внимательным слушателем.

— Это Л. П. Ранкл, и я хочу, чтобы ты постарался его обаять. Надо его всячески ублажать и умасливать.

— Он что, важная птица?

— Еще бы. Крупный финансист, компания «Ранклз энтерпрайзез». Денег куры не клюют.

Мне показалось, что эти слова могут значить только одно.

— Вы надеетесь его растрогать?

— Да, это моя цель. Но я не для себя стараюсь. Я хочу получить от него кругленькую сумму для Таппи Глоссопа.

Таппи Глоссоп — племянник сэра Родерика Глоссопа, широко известного невропатолога и психоведа, превратившегося из пугала для Бертрама в одного из моих лучших друзей. Он зовет меня Берти, я его — Родди. Таппи тоже принадлежит к кругу моих близких приятелей, несмотря на то что однажды подложил мне свинью: я на спор лез по висящим кольцам из одного конца плавательного бассейна «Клуба шалопаев» в другой и уже находился почти у цели, когда обнаружил, что Таппи отвел в сторону последнее кольцо, так что мне ничего не оставалось, как плюхнуться в воду в безукоризненном вечернем туалете. Его поступок был мне как нож в сердце, но время, великий целитель, врачует все раны, и в конце концов я простил Таппи. Уже много лет он помолвлен с Анджелой, дочкой тети Далии, и долго я не мог взять в толк, за чем дело стало и почему все никак не зазвонят свадебные колокола. Я целую вечность ждал, когда меня призовут вооружиться сервировочной лопаткой, но приглашение так и не пришло.

Естественно, я поинтересовался, не бедствует ли Таппи, и она сказала, что он не пошел по миру и не подбирает в канавах окурки, но у него нет денег, чтобы жениться.

— Все из-за Л. П. Ранкла. Я расскажу тебе, в чем дело.

— Да, пожалуйста.

— Ты когда-нибудь видел покойного отца Таппи?

— Один раз. Такой старичок не от мира сего, типичный профессор.

— Он был химиком-экспериментатором, кажется, так это называется, и работал в «Ранклз энтерпрайзез», в кинофильмах такие всегда ходят в белых халатах и вглядываются в пробирки. И однажды он изобрел лекарство от головной боли, впоследствии получившее название «Волшебные таблетки Ранкла». Тебе они наверняка попадались.

— Я хорошо их знаю. Прекрасно помогают от похмелья, хотя, конечно, им далеко до фирменного эликсира Дживса. Они очень популярны в «Клубе шалопаев». Я знаю человек десять, которые только на них и уповают. Должно быть, эти таблетки — золотая жила.

— Конечно. Они такой же ходкий товар, как теплые свитера в Исландии.

— Тогда почему у Таппи туго с деньгами? Разве таблетки не перешли к нему по наследству?

— Какое там!

— Ничего не понимаю. Вы говорите загадками, пожилая родственница, — сказал я с легким раздражением в голосе, потому что если я чего не переношу, так это манеру тетушек говорить загадками. — Если эти таблетки, будь они неладны, принадлежали отцу Таппи…

— Л. П. Ранкл так не считал. Отец Таппи получал у него жалованье, и в примечании к контракту сказано, что все изобретения, сделанные за время работы в «Ранклз энтерпрайзез», становятся собственностью «Ранклз энтерпрайзез». Так что покойный старик Глоссоп не оставил сыну большого наследства, а Л. П. Ранкл продолжал здравствовать, как вечнозеленый лавр.

Я никогда не видел вечнозеленый лавр, но понял мысль тетушки.

— А если Таппи подаст в суд?

— Он обязательно проиграет. Контракт есть контракт.

Я понимал, что она имеет в виду. Я сам оказался в подобной ситуации, когда написал статью или, как говорят, дал материал под названием «Что значит хорошо одеваться» в ее еженедельную газету «Будуар элегантной дамы». Тетя дала мне за работу пачку сигарет и получила статью в полную собственность. Мне не присылали просьб о ее публикации из Франции, Германии, Италии, Канады и Соединенных Штатов, но если б прислали, я не мог бы их удовлетворить. Мой приятель, профессиональный литератор Литтлуорт по прозвищу Носач, говорит, что мне надо было продать тете только право на публикацию в периодическом издании, но я тогда до этого не додумался. Сам, конечно, наделаешь ошибок. Ту т нужно, чтобы твои интересы защищал агент.

Тем не менее я считал, что Л. П. Ранкл должен был пренебречь формулировкой контракта и поделиться с отцом Таппи. Я сказал об этом прародительнице, и она согласилась.

— По совести, конечно, должен.

— Его поведение в этой ситуации лишний раз доказывает, что он жлоб.

— Всем жлобам жлоб. У него есть сведения, что на Новый год ему присвоят рыцарское звание.

— Как же можно такого посвящать в рыцари?

— А как раз таких и посвящают. Видный бизнесмен. Делец, каких мало. Крупный наш экспортер.

— И при этом жлоб.

— Первостатейный.

— Тогда что ему здесь делать? Вы обычно не лезете из кожи вон, обхаживая жлобов. Спод — это еще ладно. Я понимаю, почему вы миритесь с его вредоносным присутствием, хотя оно мне и не по душе. Он агитирует за Медяка и, по вашим словам, делает это хорошо. Но зачем здесь Ранкл?

Тут она воскликнула «Ах!», и когда я спросил ее, почему она ахнула, она ответила, что подумала о своей хитроумной затее, а когда я спросил, что она подразумевает под «хитроумной затеей», она снова ахнула. Неизвестно, сколько еще могло бы так продолжаться, но она вторично выглянула в коридор, а потом сквозь стеклянную дверь внимательно посмотрела в сад и все объяснила:

— Ранкл приехал сюда, чтобы продать Тому какой-то антиквариат для его коллекции, но поскольку Том исчез, а Ранклу добираться сюда не ближний свет, я оставила его переночевать, и за ужином меня осенила идея. Если задержать его в гостях и потчевать день и ночь яствами Анатоля, он вполне может смягчиться.

Она перестала говорить загадками. Теперь я ее понимал.

— И тогда вы уговорите его откупиться от Таппи неправедно нажитыми деньгами?

— Вот именно. Я жду подходящего момента. Как только он наступит, я буду действовать с быстротой молнии. Я сказала ему, что Том возвратится через пару дней, а это неправда, потому что он не приблизится к дому и на пятьдесят миль, прежде чем я дам ему знать, что опасность миновала, — и, таким образом, Ранкл согласился остаться.

— Ну, и как ваши успехи?

— Перспективы, кажется, хорошие. Ранкл смягчается с каждым приемом пищи. Вчера вечером Анатоль баловал нас цыпленком «пти-дюк», и Ранкл уплетал его за обе щеки, как ленточный червь, месяц сидевший на диете. Я заметила огонь в его глазах, когда он проглотил последний кусок. Еще несколько ужинов — и он готов.

Вскоре после этих слов она покинула меня, чтобы переодеться к ужину. Я нисколько не сомневался, что успею облачиться в вечерний туалет за десять минут, и поэтому медлил, погрузившись в размышления.