Светлое будущее

— Дядя Антон, — говорит Ленка, — а зачем люди выдумали Бога?

— Спроси у отца, — говорит Антон, — он по этой части специалист.

— Папа считает, что люди выдумали Бога для того, чтобы господствующим классам было удобно держать в узде эксплуатируемых. И вы так думаете?

— Нет, не так.

— А как?

— Длинная история. Во-первых, богов выдумывали уже в обществах, которые согласно марксизму были еще бесклассовыми. Во-вторых, богов выдумывали разных. И дело тут не просто в том, что были и есть различные, но однопорядковые (равноправные, скажем так) религии. Христианский Бог — это особый бог среди всех прочих, ибо лишь с ним была создана западная цивилизация как особая социальная организация множества индивидов, обладающих сознанием своего «Я». В этом смысле выдумывая Бога (т. е. выдумывая именно такого Бога), люди выдумывали самих себя как самодовлеющие личности. Это было изобретение, нечто искусственно созданное.

— А что обо всем этом можно почитать? Я имею в виду не эту... нашу дребедень, а что-нибудь приличное?

— Перед революцией в России были великолепные писатели, так или иначе затрагивавшие вопросы религии. Флоренский, Бердяев, Мережковский, братья Трубецкие, Розанов, Шестов... Прочитай внимательнее для начала Достоевского, Легенду о Великом Инквизиторе в «Братьях Карамазовых».

— А вы сами верите?

— Трудный вопрос. Хочу верить, но не могу. Я не принимаю Его в расчет в осуществлении своих действий как реальный факт, но я стремлюсь вести себя так, как будто Он видит все, и я не хочу, чтобы мне было стыдно перед Ним. В критические минуты я молю Его о помощи и надеюсь на Него. В общем, для меня проблема Бога не есть проблема естественнонаучная. Это для меня проблема моей собственной духовности, проблема моего «Я», моей совести, скажем так. Думаю, что и для многих эта проблема такова же. Марксизм отвер-гает религию. Это — его право. Религию можно уничтожить усилиями государства. Но нельзя уничтожить факты духовности, породившие в свое время христианскую религию, не уничтожив представления человека о самом себе как о самодовлеющей ценности. Признание Бога для меня равносильно ощущению в себе наличия совести.

— Значит, какая-то религия нужна?

— Она возможна.

— А разве марксизм — не религия?

— Марксизм вытесняет религию, но не замещает ее. Марксизм не религия. Это антирелигия. Не просто в том смысле, что он враждебен религии как наука. Марксизм не наука. А наука в наше время не враждебна религии, — она не опровергает ее никак. Марксизм есть идеология, но — антирелигия. В том смысле, что порожден явлениями духовности, которые противоположны явлениям, породившим религиозность, и сам культивирует эти явления. Например, с точки зрения религиозного сознания насилие над одним ни в чем не повинным человеком не оправдывается никакими будущими благами для миллионов людей и всего человечества. Марксизм, отвергая абсолютность морали, так или иначе культивирует в людях способность осуществлять такое насилие, прикрываясь разговорами о благе народа. Неизбежно с этим оказывается связанной ложь, которая тоже фактически оправдывается и лицемерно выдается за правду. И так во всем, что касается тончайших продуктов цивилизации в отношении человеческой личности.

— Но не зря же люди боролись против религии?! И хорошие люди! Честные и умные!

— Это другой вопрос. В обществе скромных и сдержанных в сексуальном отношении людей можно выглядеть передовым и прогрессивным, проповедуя свободную любовь. Хорошо проповедовать заботу о благе народа, сидя в богатой гостиной за сытным столом в обществе красивых и хорошо одетых женщин. В обществе, в котором сильно развито религиозно-нравственное сознание, проповедник атеизма выступает как просветитель, борец за благо человечества, враг мракобесия. Это — одно. И иное дело — общество, в котором до основания разрушено религиозно-нравственное сознание и есть духовный голод именно в этом. Голодному нужен хлеб, а не болтовня о том, что, насыщаясь, мы тем самым убиваем себя.

Такой разговор в нашем доме типичен. И часто после этого я остаюсь с Антоном наедине и настаиваю на том, чтобы это прекратилось. Мы договариваемся, что Антон не будет к нам приходить. Но через два-три дня мы нее замечаем, что давненько не приходил Зимин, ребята бегут к телефону и, вырывая друг у друга трубку, вопят, чтобы дядя Антон немедленно приходил. И с Наташей, конечно. Мы соскучились!

В связи с прошлым «круглым» юбилеем Победы ребята из редколлегии стенгазеты, забыв прошлые уроки (впрочем, это — совсем другие люди, так что помнить или забывать им вообще нечего), опять попросили Антона написать им что-нибудь. И Антон, тряхнув стариной, выдал им тут же с ходу стих. Никто не поверил, что это была импровизация. Но я знаю Антона, он никогда не врет. Стихотворение, конечно, не напечатали. Вот оно:

Дима предложил ввести особый термин «гостевание» (в отличие от термина «гостеприимство») для обозначения специфически российского способа времяпровождения — хождения но гостям. Гостевание (как разъяснял он) не имеет ничего общего с гостеприимством. Мы, например, совершенно негостеприимные люди, но регулярно шляемся по гостям и сами частенько принимаем. Причем ходим далеко не всегда к людям, которых любим или которых хотя бы хотим повидать. И часто принимаем людей, антипатичных нам. Это явление чисто социальное. В чем его природа? Вот лишь несколько аспектов, объясняющих ею (хотя бы частично). Пойти в кино — пустое дело. Раз в год мелькнет мало- мальски терпимый фильм. А все остальное — дрянь. Раньше хотя бы много заграничных фильмов показывали. Теперь — нет. Театр? Бывают изредка хорошие спектакли, но попасть па них практически невозможно. Билеты идут иностранцам, начальству, своим людям. Театров полно, а смотреть нечего, как и в кино. Та же картина и с музыкой, и с живописью, и с литературой. Когда у нас случайно напечатают что-нибудь приличное, вся Москва гоняется за номерами журналов, которые уже нельзя купить и взять в библиотеке. Да и то это обычно разоблачительные произведения. Много на них не протянешь. Телевизор? Хоккей, футбол, ударники комтруда, передовики сельского хозяйства (а жать нечего!), речи, заседания, проводы, встречи... Раньше хотя бы показывали детективы, зарубежные фильмы, выступления оригинальных артистов (наших и западных). Теперь — почти нет. Иностранцы, которых нам теперь показывают, мало чем отличаются от нас. Западная культура нам отбирается в таком виде и количестве, чтобы она не подрывала наши устои и не вызывала нежелательных сравнений. Рестораны и кафе? Во-первых, они, как правило, отвратны. К тому же очереди. И обслуживание занудное. А в самые приличные вообще не попадешь. И дорого. И закрывают рано. Одним словом, возьми любую сторону дела, выход напрашивается один: сходить в гости, пригласить к себе гостей. Причем гостевание не только вынуждено обстоятельствами. Оно играет и позитивную роль: обмен информацией, которую из газет не узнаешь, поддерживание нужных связей, обсуждение деловых вопросов, ощущение нужности (при общей тенденции к взаимной изоляции и обесценивании личности это очень важно), реализация каких-то творческих потенций (стихи, анекдоты, рассказы, рисунки). И, конечно, вкусная еда. Обычно гостям стремятся подать лучшее. Даже своеобразное соревнование получается. Женщины себя показывают, т. е. свои туалеты. Практически их больше показать негде. А средства на них уходят немалые. Жалко, пропадут, так никто и не увидит! И самоутверждение. Удалось, например, кому-то съездить за границу. Удовольствие, конечно. Но гораздо большее удовлетворение дает то, что об этом другие узнают, что ты будешь рассказывать о поездке и на какое-то время будешь в центре внимания. Одним словом, российское гостевание есть специфически социальное явление. Сразу оговорюсь: не могу судить о его распространении как в разных местах страны, так и в разных слоях общества. Знаю только, что это — характерное явление в московских интеллигентско-чиновничьих кругах. Имеются, по всей вероятности, вариации в зависимости от места, слоя, времени года, национальных особенностей.