Светлое будущее

— Смешно, — говорит Дима. — Люди двадцатого века и цивилизованной страны, а говорим о себе так, как будто занимаемся описанием образа жизни какого-нибудь недавно открытого дикого племени: огонь добывают трением, питаются червяками и кореньями, женщины готовят пищу, мужчины уходят с копьями на охоту...

— Ничего смешного, — говорит Антон. — Отрицание отрицания. Мы и есть дикари. Мы в некотором отношении снова оказались на дне человеческой истории. И нам снова надо проделать весь путь, который ведет к возникновению и развитию цивилизации. А мы сами этого еще не знаем. И на Западе не знают тем более. Так что правдивое описание нашего быта и производственной жизни до мельчайших деталей — великое дело самопознания и познания того, что такое коммунизм.

— Ну, это еще не коммунизм, — говорю я. — При коммунизме этого не будет. При коммунизме, как тебе известно...

— У нас давно настоящий коммунизм, — говорит Антон. — И от каждого по способности выполнено. И каждому по потребности тоже. Давно пора понять, что это все — пустые фразы, которые можно толковать вкривь и вкось. Наше общество само определяет, каковы твои способности и потребности. Это — социальное явление, a не психологическое. Мы все распределены по рубрикам, рангам, ячейкам. И нашим социальным положением определяется все прочее, касающееся нашей жизни. Корытовы едут отдыхать в Италию. А ты разве не мог бы по твоим деньгам позволить себе это? Даже я мог бы, сжались бы и сэкономили. Вы собираетесь в Болгарию, на Золотые Пески. Это-то мы потянули бы запросто. Но... Канарейкин по сравнению с тобой — законченный кретин. Но он — академик. И везде, где приводятся имена выдающихся наших философов, он есть. А ты — не везде. И если вы встречаетесь вместе, он всегда идет впереди тебя. Извини меня, но Лебедев на несколько порядков выше нас всех. А его почти не упоминают. А если и упоминают, то ты в сравнении с ним выглядишь гением. Общество знает, у кого какие способности и потребности.

— Ты, Антон, умница, — говорит Дима. — Забавная ситуация получается. Вот официальная точка зрения: научный коммунизм (т. е. наука о коммунизме) создан сто лет назад, а самого коммунизма, как реальности, еще нет.

— Есть зримые черты, отдельные явления, — говорю я.

— Чушь, — говорит Антон. — Коммунистическое общество мыслится как эмпирическое явление, а не абстрактная система. Всякому ученому известна азбучная истина: если нет предмета, то не может быть и опытной (подчеркиваю) науки о нем. Проект дома, машины? Проект, не есть наука, пойми это! Проект может строиться с использованием науки, но сам не есть наука. Это — проект, и ничего более. Опытные науки открывают универсальные законы самих изучаемых объектов. Можно построить проект некоего будущего общества, используя науки. Например — социологию, психологию, историю, естественные науки. Построить научно обоснованный проект. Но то, что вы называете научным коммунизмом, не есть даже научно обоснованный проект. Именно с точки зрения современной науки это дребедень, если понимать его буквально. И наш собственный опыт подтверждает, что это — чисто идеологический вымысел. Но с другой стороны, тот тип общества, который у нас фактически сложился (я его и называю реальным коммунизмом), совершенно не изучен научно. То, что мы с вами о нем иногда говорим (в частности — о гостевании), и есть начало научного его понимания. Но только лишь начало. Собирание фактов. Именно научное изучение этого общества обнаруживает тот факт, что в определенном (и к тому же — единственно реалистическом, здравом) смысле все идеалы и принципы идеологического («научного») коммунизма тут реализованы. Государство и партии тут отмерли в том смысле, что утратили политический характер. Мораль и право отмерли как продукты цивилизации и защиты людей друг от друга и от власти и заменились некоторыми правилами «технического» поведения закрепощенных тварей. Все имеют возможность развивать свои способности и удовлетворять потребности, но — в рамках разумности, устанавливаемых обществом. У нас реально подавляющее большинство населения осуществляет насилие над меньшинством. Правда, при этом оно насилует само себя, позволяя порой очень немногим измываться над собою по своему произволу. Но это уже мелочи. У нас даже денег в марксовском смысле нет. Что это за деньги, если за одну и ту же сумму ты имеешь больше, чем я, если ты можешь иметь нечто за деньги, а я нет!

— Полностью с тобою согласен, — говорит Дима. — Мне, как естественнику, это все абсолютно ясно. Научность в понимании общества состоит не в том, чтобы положить в основу станки, машины, тракторы и тому подобное, а прежде всего в том, чтобы исходить из реальных опытных фактов. А в каком отношении они находятся между собою — это еще надо открыть, а не приписывать априори. Кто знает, может быть, для данного общества именно идеология является определяющей? Идеология — тоже опытный факт. У Маркса было много интересных идей и догадок. Но они потонули в море идеологической дребедени. А последующие поколения марксистов раздули именно идеологический аспект. А у нас это сделали государственной идеологией.

— Но идеология тоже нужна, — говорю я.

— Она не то чтобы нужна, — говорит Антон. — Она тоже есть реальность, с которой надо считаться и которую надо изучать как опытный факт.

Тут я уже не мог более стерпеть. Я обвинил моих собеседников в незнании азов: материя, сознание, идеальное и т. п.

— Черт знает что, — сказал Дима. — Вроде нормальный человек. Неглупый. А стоит чуть-чуть зацепить — такую вонь поднимает, что даже Канарейкин кажется титаном мысли. Мы же не отнимаем у тебя твоих должностей и зарплаты. Пиши себе свои книжки. Будь кем хочешь. Тут же не об этом речь. Между собою-то мы можем говорить откровенно. Вот проблема: является или нет данное состояние общества нормальным, будет ли оно воспроизводиться впредь, являются ли здесь массовые репрессии нормой, является ли отсутствие свободы слова нормой, является ли прикрепление людей нормой и т. д. Твой марксизм на это честного ответа дать не может. Тут наука нужна, настоящая наука. Зачем? Да хотя бы для того, чтобы как-то планировать свою жизнь. Хотя бы для малой части общества. Кому не нужно — пусть не изучает. Но в нашем обществе есть некоторая часть, которая испытывает в этом острую потребность. Мы же с тобой не один год говорим об этом. Только об этом. Профессиональный интерес? Чушь! Даже у тебя это — человеческий интерес. А твой Сашка? А Ленка? А я? На кой... спрашивается, мне это нужно? Я ведь ночей не сплю, думаю. Не зря люди интересуются этим. Мир встревожен успехами коммунизма и хочет знать суть дела. Между прочим, не книги Солженицына возбудили интерес к нам, а наоборот, именно естественный интерес мира к растущей угрозе коммунизма обеспечил успех книг Солженицына и интерес к ним.