Светлое будущее

Уголовщина. Думаете, случайно молодые люди предпочитают маленькую зарплату и плохие жилищные условия здесь, поближе к реальной культуре?.. Короче говоря, абстрактно все возможно. И каждому по потребности абстрактно возможно. А реально — дайте людям свободу передвижения и возможность устраиваться на новых местах (отмените, например, прописку), и начнется великое переселение народов. Разбегутся люди из определенных мест. Их надо удерживать сейчас, прикреплять всеми доступными средствами. Мы не обращаем внимания на такие «мелочи». А между тем на наших глазах идет грандиозный процесс структурирования нашего общества, как географически, так и «вертикально». Вроде бы пустяк: мальчик, окончивший десятилетку в Чухломе, имеет меньше шансов попасть в университет. А это — реальный факт прикрепления: не лезь со своим свиным рылом в столичную утонченную науку! Попробуйте устройте своих детей в Институт международных отношений! Абстрактно все возможно. А реально — пойдут ли дети министров, академиков, партийных боссов, народных артистов в рабочие и крестьяне? Только в порядке исключения. Или для пропаганды. Это — сегодняшняя реальность. Но пусть, как вы утверждаете, разовьются средства транспорта, построят дороги, самолет станет обычным, как велосипед, за границу разрешат ехать... Когда это будет? К тому времени, когда это будет, в нашем обществе сложится стабильная, традиционная и преемственная социальная структура. Сложится устойчивый строй жизни. И обернуть эволюцию уже не удастся. Если такая махина укрепится как социальное существо определенного типа, оно и будет стремиться сохраниться в таком виде. Оно будет приспосабливать прогресс к своим интересам, а не само будет меняться в соответствии с вашими абстрактными рекомендациями. Господствующие силы и тенденции не позволят нарушить устойчивый порядок, устраивающий их. Машины и самолеты? Да. Но какие и для кого? Медицина и курорты? Да. Но какие и для кого? Заграница? Да. И тот же вопрос. Много ли Мы имеем возможностей использовать наши советские курорты даже при наличии денег? А ведь это — не заграница. Вот вам только одна ниточка того, что такое история как индивидуальный процесс. Мы формируемся в какого-то зверя. И формируемся только один раз. В какого? В змею? В шакала? В тигра? В крысу? Оставьте эти марксистские романтические иллюзии! Они давно уже не иллюзии, а ложь. Просто средство оболванивания современных образованных кретинов. И сам марксизм уже прочно сложился в целостное существо, которое уже не превратишь ни во что другое. Эволюция индивидуальных сложных систем необратима. Это я могу доказать вам как теорему.

— Браво, — сказал Безымянный. — Вы высказали мои сокровенные мысли.

— В России, — сказал Ребров, — несмотря ни на что, сохраняется традиционный строй жизни. Как и в Китае. В прошлом веке начался процесс приобщения России к западному образу жизни. Но ничего не вышло. Революция снова отбросила нас в крепостническое состояние. И снова для нас началась кровавая и грязная имперская история. Сколько потребуется жертв и в какое болото мы должны будем залезть, чтобы снова актуально встал вопрос об отмене крепостничества?!

Виктор Иванович как-то странно посмотрел на Реброва, распрощался и ушел. Незаметно исчез Лев Борисович. Остались только я, Безымянный и Ребров.

— Не кажется ли вам, — сказал Безымянный, — что Виктор Иванович несколько странен?

— Вы думаете, он — стукач? — спросил Эдик. — Ну и черт с ним! Мы для Них интереса не представляем. Мы же не действуем. Мы же просто болтуны, и все.

— Они там не совсем идиоты, к сожалению, — сказал Безымянный. — Они хорошо знают теперь, что за словом рано или поздно идет дело.

Безымянный проводил меня до дома.

— Наша социалистическая система, — сказал он по дороге, — сочетает в себе очень высокий коэффициент паразитарности с крайне низким коэффициентом использования творческих потенций населения. Страшно подумать, сколько народного ума и таланта пропадает впустую. Вот, к примеру, Эдик. Какой мог бы быть социолог. Атак прозябает, наверно, на должности какого- нибудь редактора, от силы — старшего научного.

— Или академика, — сказал я.

И мы рассмеялись.

— Знаете, — сказал я, — а почему бы вам с сыном не заглянуть к нам вечерком? У меня дочь кончает десятилетку. Им будет интересно познакомиться. А у меня есть несколько бутылочек вина из валютного.

— Охотно, — сказал Безымянный. — И прошу вас, на нас не сердитесь. Мы же не профессионалы. А молчать уже нет мочи. Я-то хорошо понимаю, как обычно теория бывает не похожа на эмпирические факты. И мне бывает не по себе, когда несведущие люди пускаются в рассуждения на мои темы. Ваши философы такую чушь порют, что нарочно не выдумаешь.

— Меня беспокоит не это, — сказал я. — Я боюсь, как бы моя профессиональность не оказалась такой же философской чушью по отношению к настоящей науке об обществе, которую в данном случае представляете фактически вы и Эдик.

Иногда меня тянет писать. Но с самого начала я прекрасно понимаю, что вся моя писанина может вызвать лишь скуку. Я не способен развлекать массового читателя. Я не способен на то, чтобы давать пищу для размышления интеллектуальной элите. Да и о чем таком можно писать, чтобы было интересно? Анекдоты? Я их не запоминаю и не очень-то люблю. Факты беззакония? Я с ними не имею дела. А после книг Солженицына тут нужно работать профессионально. Нужны масштабы. Мелкие житейские трагедии? Но они не имеют ничего общего с их литературными описаниями. Наша жизнь во всех звеньях поразительно сера и однообразна. Для любого из нас она раскладывается на сравнительно небольшое число стандартных элементов с незначительными вариациями их комбинаций. Мы примерно одинаково едим, одеваемся, говорим, обставляем квартиры, переживаем. Мы различаемся по слоям, но лишь количественно, а не качественно. Моя жена носит ондатровую шубу, Наташа — цигейковую, жена Гробового — норковую. Но в жизни каждой из них принципиальная роль шубы та же. Социальная роль — престиж, эстетика и т. п. Я бывал в самых различных семьях, квартирах, городах. Везде одно и то же. Уровень культуры не растет с ростом социального ранга слоя. Жрут лучше. Пьют лучше. Одеваются. Сплетни рангом выше. Информации больше. Но скука удручающая. Разговоры омерзительны. И дети их, имея все блага культуры, пользуются ими так, что смотреть тошно. Кто-то мне недавно говорил, что существенно не наличие привилегированных слоев общества, а их тип — что они собой представляют и какой стиль жизни навязывают обществу. Наши привилегированные слои сеют скуку, серость, бездарность, корыстолюбие, разврат, ложь, паразитизм, тщеславие и т. п. Они навязывают всем нам такой способ жизни, который убивает все то, что когда- то было предметом великой русской литературы. У нас литературой может стать только беспощадное описание наших условий, исключающих настоящую литературу, да к тому же в таких масштабах, как это сделал Солженицын.