Фрэнсис Фицджеральд - Издержки хорошего воспитания

Изабель сполна наслаждалась всеобщим вниманием, а Дункан Коллард был до того поглощен созерцанием ее разрумянившегося лица, что забыл отодвинуть стул Элейн и слегка смешался.

Стивен сидел по другую руку, излучая самоуверенность и спокойствие, и смотрел на Изабель более трезво. Они с Дунканом заговорили одновременно:

— Я много о вас слышал с тех пор, как вы перестали заплетать косички…

— А смешно сегодня вышло, правда?..

Оба умолкли.

Изабель застенчиво поглядела на Стивена. У нее всегда все было написано на лице, но она решила-таки спросить:

— Как? От кого же?

— Да все о вас говорили, с тех пор как вы уехали.

Она зарделась, как и положено в таких случаях.

Сидевший по правую руку Дункан, сам того не ведая, уже сошел с дистанции.

— Я расскажу вам все, что вспомнил о вас за все эти годы, — продолжал Стивен.

Она чуточку наклонилась к нему, целомудренно рассматривая веточку сельдерея на тарелке.

Дункан отлично знал, что в этих делах Стивену нет равных. Он вздохнул, повернулся к Элейн и завел светский разговор о том, поедет ли та в школу на будущий год.

Конечно, ни Изабель, ни Стивен не были невинными ягнятами, но и только. И даже больше — в игре, которую они затевали, дилетантский статус не имел значения, каждый примерял на себя роль, которую он, возможно, будет играть годами. Оба начали с того, что были хороши собой и очень импульсивны, а все остальное они почерпнули из определенного сорта популярных романов да обрывков разговоров старших ровесников в раздевалке.

Чем больше Изабель вживалась в образ инженю, тем меньше Стивен верил ее огромным невинным глазам. Он выжидал момента, когда маска будет сброшена, но в то же время не подвергал сомнению право Изабель на ее ношение.

А ее, в свою очередь, нимало не впечатлила его напускная поза видавшего виды скептика. Изабель жила в городе побольше и обладала некоторым преимуществом. Но она приняла эту условность среди многих других мелочей, сопутствующих подобным интрижкам. Он знал, что она удостоила его столь исключительным вниманием просто потому, что ее подготовили к этому. Он понимал, что подвернулся под руку за неимением лучшего и должен во что бы то ни стало воспользоваться случаем и упрочить свое положение.

Итак, игра продолжалась, и оба участника проявляли неистощимую изворотливость, которая ужаснула бы их родителей.

Полдюжины юных сотрапезников покончили с ужином, и начались танцы.

Все шло как по маслу — у Изабель отбоя не было от кавалеров, они то и дело перехватывали ее друг у друга, а потом пререкались по углам: «Ты мне и шагу не дал ступить!» — «Ей это тоже не понравилось, она так и сказала, когда я ее отбил в следующий раз».

Истинная правда — она говорила это каждому и каждому мягко сжимала руку, словно говоря: «Стоило прийти сюда только ради того, чтобы потанцевать с вами!»

Но время шло, два часа спустя менее утонченные ухажеры сообразили, что полезнее обратить свои псевдострастные взоры куда-нибудь еще. К одиннадцати часам Изабель и Стивен сидели на кожаном диване в маленьком кабинете позади читального зала. Она всерьез полагала, что им, как самой красивой паре, место на этом кожаном диване, а менее яркие светлячки пусть стрекочут и порхают внизу. В глазах проходящих мимо двери парней читалась зависть, девчонки, случайно заглянувшие в кабинет, хихикали или хмурились и кое-что брали на заметку.

Пьеса близилась к кульминации. Они уже успели обсудить подробности долгих лет, прошедших с предыдущей встречи. Многое из того, что Изабель услышала, было для нее не ново: первокурсник играет в хоккейной команде. Стивену довелось узнать, что некоторые ее знакомые парни из Балтимора «ужасные повесы», приходят на вечеринки навеселе, большинству лет по двадцать и больше и все гоняют на «штуцах». Чуть ли не половину из них неоднократно исключали из всевозможных пансионов и колледжей, но их имена были на слуху в мире спорта, и Стивен глядел теперь на Изабель с обожанием.

К слову, все эти подробности бурной студенческой жизни Изабель узнала в основном от старших кузин. У нее бывали шапочные знакомства со многими молодыми людьми, считавшими ее «милой малышкой, за которой нужен глаз да глаз». Но Изабель, и глазом не моргнув, вплетала настоящие имена в выдуманные истории о развеселых кутежах, которым позавидовал бы любой венский дворянин. Такова могучая власть девичьих контральто в сочетании с кожаными диванами.

Как я уже сказал, развязка была близка — и даже более того, наступил переломный момент. Ради нее Стивен остался еще на один день, и его поезд отходил уже сегодня в полпервого ночи. Чемоданы ждали на вокзале, а часы все сильнее оттягивали карман.

— Изабель, — сказал он внезапно, — я хочу вам кое-что сказать.

Перед этим они болтали чепуху о «сумасшедшинке в ее глазах» и прочих вещах, сопутствующих танцам и уединению на диване, и по его изменившемуся голосу Изабель почувствовала, что сейчас будет, и, конечно, она давно этого ждала.

Стивен потянулся к выключателю у них над головой, и свет погас. Теперь их окружала темнота, только красноватый свет настольных ламп в читальне струился сквозь открытую дверь. И тогда он сказал:

— Не знаю… не знаю, известно ли вам, что вы… что я хочу сказать. Господи, Изабель, я знаю, это звучит, как заученная роль, но это не так…

— Я знаю, — мягко сказала Изабель.

— Мы можем никогда больше не встретиться. Мне порой чертовски не везет в жизни.

Он сидел далеко от нее, на противоположном подлокотнике дивана, но она отчетливо различала в сумраке его темные глаза.

— Мы увидимся снова, дурачок!

Она слегка подчеркнула последнее слово, и оно прозвучало, как ласковое прозвище.

Он продолжал чуть подсевшим голосом:

— Я часто влюблялся в людей… то есть в девушек. Вы, я думаю, тоже… в мужчин, я имею в виду, но, честное слово, вы… — Недоговорив, он внезапно подался вперед, подперев подбородок руками, — любимый выпестованный жест. — Ах, да что толку? Вам идти своей дорогой, а мне, по всей видимости, — своей.

Он умолк. Озаренная со спины тусклым светом Изабель в смятении скомкала носовой платок в плотный шарик и нарочно бросила его на пол. Их руки на мгновение соприкоснулись, но никто не проронил ни слова. Безмолвие затягивалось и становилось еще слаще. В соседней комнате другая уединившаяся парочка принялась наигрывать на рояле. После дежурного «Собачьего вальса» заиграли «Малышей в лесу», кто-то запел мягким тенором, и в кабинет долетели слова:

Изабель стала тихонько подпевать и задрожала, когда почувствовала, как ладонь Стивена легла поверх ее руки.