Артур Конан-Дойль - Топор с посеребренной рукоятью

Серебряный экран померк, и через мгновение на нем появилась другая сцена. Перед нами была скалистая бухта того же полуострова. На переднем плане мы видели лодку необычной формы с высокими заостренными концами. Была ночь, но луна ярко освещала воду. В небе Атлантиды мерцали знакомые звезды. Медленно и осторожно лодка стала причаливать. В ней находились два гребца, на носу стоял человек, закутавшийся в темный плащ. Когда лодка подплыла к берегу, он нетерпеливо огляделся по сторонам. В ярком свете луны я увидел его бледное и серьезное лицо. Не нужно было судорожного рукопожатия Моны или восклицания Манда, чтобы объяснить внутренний трепет, который охватил меня. Этим человеком был я!

Да, я, Сайрес Хедли, ныне живущий в Нью-Йорке и Оксфорде, я, продукт современной культуры, был когда-то частью этой могущественной древней цивилизации. Наконец мне стало ясно, почему многие символы и иероглифы, которые я видел вокруг, казались мне смутно знакомыми. Снова и снова я напрягал память, чувствуя, что стою на пороге какого-то важного открытия: оно совсем рядом и все лее остается за пределом досягаемости. Я понял и причину глубокого душевного волнения, возникавшего всякий раз, когда я встречался взглядом с Моной. Оно шло из глубин моего собственного подсознания, где хранилось воспоминание двенадцати прошедших тысячелетий.

Затем лодка коснулась берега, и из прибрежных кустов показалась мерцающая белая фигурка. Я простер руки, чтобы подхватить ее. После поспешного объятия я поднял девушку и перенес в лодку. Внезапно в лагере поднялась тревога. Неистово жестикулируя, я молил гребцов скорее отчаливать от берега. Но было поздно. Из-за кустов появились толпы людей. Сильные руки схватили лодку за борт. Тщетно пытался я отбиться. В воздухе сверкнул топор и обрушился на мою голову. Я замертво упал на девушку, моя кровь окрасила ее белое одеяние. По ее безумным глазам и открытому рту мы видели, что она кричала, когда отец за длинные черные волосы выволакивал ее из-под моего тела. И занавес опустился.

Снова осветился серебряный экран. Мы видели внутреннюю часть дома-убежища, построенного мудрым атлантом накануне рокового дня, того самого дома, в котором мы все сейчас находились. Я видел столпившихся людей: разразилась катастрофа. Там я снова встретил мою Мону и ее отца, который стал лучше и мудрее, поэтому он оказался среди тех, кто спасся. Огромный зал раскачивался, словно корабль в бурю, а атланты, охваченные благоговейным страхом, приникали к колоннам или падали на пол. Затем дом накренился и стал опускаться под воду. Экран померк, и Манд повернулся к нам с улыбкой, чтобы показать, что все кончилось {14}.

Да, мы жили раньше, все мы — Манд, Мона и я — и, наверное, будем жить опять, снова и снова ступая по длинной череде наших существований. Я умер на Земле и поэтому в своих новых воплощениях жил на суше. Манд и Мона умерли под водой, поэтому их космическая судьба развивалась здесь. Для нас на мгновение приподнялся уголок темного покрова природы, и мимолетный проблеск истины озарил нас. Каждая жизнь — лишь глава в задуманном Творцом повествовании. Нельзя судить о ее мудрости или справедливости, пока в некий День Откровения с неведомой до сей поры вершины знания и мудрости не оглянешься назад и не увидишь, наконец, причины и следствия на всем протяжении бесконечного Времени.

Эта заново обретенная удивительная духовная связь, быть может, и спасла нас позже, когда разгорелась единственная серьезная ссора между нами и сообществом, в котором мы жили. Нам пришлось бы весьма туго, если бы более значительное происшествие не завладело вниманием атлантов и не переменило их отношения к нам. Вот как это случилось.

Однажды утром — если только подобное слово применимо там, где о времени суток приходится судить лишь по тому, чем занимаются люди — мы с профессором сидели в нашей большой гостиной.

В одном углу он устроил себе нечто вроде лаборатории и был занят препарированием гастростомуса, которого мы поймали накануне. На столе лежали останки амифподов и копеподов, а также образцы валелл, иантин и фезалий, и сотня других существ и веществ, запах которых вовсе не был столь привлекателен, сколь их вид и название. Я сидел рядом и изучал грамматику языка атлантов. Надо сказать, что у наших друзей имелось множество книг (читать по их нормам следует справа налево), все они были напечатаны на материале, который я считал пергаментом, пока не узнал, что это спрессованные и особым образом выделанные рыбьи пузыри. Я был преисполнен решимости прочитать все книги, и потому проводил много времени за изучением алфавита и структуры языка.

Внезапно наши мирные занятия были прерваны ворвавшимся в комнату Сканлэном, раскрасневшимся и взволнованным. Одной рукой он размахивал, а в другой, к нашему изумлению, держал упитанного орущего младенца. За ним следовал Бербрикс, инженер, который помог Сканлэну соорудить беспроволочный приемник. Бербрикс всегда отличался изрядным добродушием, но сейчас его крупное полное лицо было искажено яростью. За инженером в комнату вбежала женщина, чьи русые волосы и голубые глаза говорили о том, что ее предками, скорее всего, были не атланты, а порабощенные ими древние греки.

— Послушайте-ка, босс! — воскликнул Сканлэн. — Этот парень, Бербрикс, я вам скажу, классный парень, только он, похоже, свихнулся, и эта юбка, на которой он женился, тоже. И теперь, значит, им без нас не разобраться. Как я понимаю, она у них — все равно что черномазый у нас на юге, и он отлично поступил, когда решил на ней жениться, но это личное дело парня, и мы тут ни при чем.

— Конечно же, это его личное дело, — согласился Маракот. — Что это, Сканлэн, на вас нашло?

— Речь вот о чем, босс. Тут — бац! — появляется ребенок. Похоже, что здешний народ не очень-то жалует эту породу, и жрецы тут же решили принести ребенка в жертву этой ихней образине. Жрец — ать-два — схватил ребенка и отчалил с ним, но старина Бербрикс дернул младенца на себя, а я жреца двинул по уху. Так что теперь вся свора гонится за нами по пятам, и...

Договорить Сканлэн не успел: в коридоре раздались крики и топот, наша дверь распахнулась, и несколько служителей Храма в желтых одеяниях ворвались в комнату. За ними вбежал разъяренный курносый главный жрец. Он дал рукой знак, и слуги бросились к нам, чтобы схватить ребенка. Однако им пришлось остановиться, когда Сканлэн, положив ребенка на стол, взял копье и выставил его навстречу нападавшим. Те достали ножи. Схватив копья, мы с Бербриксом поспешили на помощь Сканлэну. Выглядели мы угрожающе, служители Храма отпрянули и стояли в нерешительности.

—Мистер Хедли, вы, сэр, ведь немного говорите на их наречии, — крикнул Сканлэн. — Так скажите им, что нас так просто не возьмешь. Скажите им, что, мол, большое спасибо, но мы сегодня младенцев не выдаем. И что мы их славно вздуем, коли они сейчас же не очистят ранчо. Вот так, вы просили, так что кушайте теперь на здоровье, желаю вам повеселиться!