Илья Глазунов - Россия распятая

Вернувшись в Москву, я встретил писателя и публициста Дмитрия Анатольевича Жукова, известного своим интересом к русской старославянской культуре, и рассказал ему о посещении Рюгена и фирмы геноссе Германа. Жуков махнул рукой: «Я думаю, ни Рыбакова, ни Лихачева эта информация не заинтересует – они заняты другим». И, посмотрев на меня с высоты своего роста, спросил: «А ты не посетил живущих словно в резервации, вроде индейцев Америки или Австралии, представителей последнего славянского племени сорбов?» Грустно улыбнувшись, сузил темные умные глаза: «Все, что осталось в Германии от славян – это небольшое племя сорбов, их в ГДР, правда, никто не обижает. Мне как лингвисту и знатоку южнославянских наречий было очень интересно поговорить с ними».

Меня до сих пор мучает вопрос, почему наши ученые не занимаются всерьез археологией мира балтийских славян. Ведь до революции русская историческая мысль сделала много для того, чтобы обратить внимание на глубинную связь италийских, балтийских и русских славян. А В. М. Флоринский путем сравнительной археологии указал на родство курганного населения Сибири с его арийскими протославянскими корнями.

Считаю нужным обратить внимание читателя на еще один очень важный факт, связанный с более чем тысячелетним противоборством балтийских славян с их вечными соседями и недругами – германцами. Известно, что в Хазарии в иудаизм были обращены по преимуществу тюркские народы, которые затем, как утверждают многие историки, в том числе и Еврейская энциклопедия, образовали стихию восточного еврейства, превосходя своей активностью даже испанских евреев. Не менее феноменальна история немецкого племени пруссаков и самой Пруссии. Не могу в этой связи не привести завершающую наш разговор о славянах и немцах цитату из Флоринского. «Много раз обращал на себя внимание тот факт, что немецкое племя образовало значительные государственные тела только на завоеванной земле и преимущественно на славянской: таковы Пруссия и Австрия, в противоположность всем другим немецким владениям, на которые раздроблены коренные земли Германии». Такой вывод делает Гильфердинг в конце своего прекрасного исследования о Балтийских славянах… Государственное начало нынешней объединенной Германии зародилось, как известно, на Бранденбургской [80]почве и потом в Пруссии, которая до сих пор стоит во главе Германской империи. Все наиболее выдающиеся в науке творческие умы и государственные деятели в Германии выходили отсюда. И это нельзя считать явлением случайным. С точки зрения социальной физиологии здесь должна была иметь значение помесь двух, одинаково даровитых, но разных по характеру и направлению народностей, давшая в результате улучшение расы. Славянская натура носила в себе идею политического единения, ширину взгляда на задачи жизни и мысли, смелость в предприятиях и упорство в достижении цели; отличительным свойством немецкого характера были: индивидуализм, сосредоточенность в самом себе, глубина мысли в частностях, тщательность и усидчивость в разработке деталей. Из слияния таких и других свойств, взаимно умеряющих и пополняющих крайности того и другого племени, сложился нынешний тип северо-германской народности, превосходящей по таланту и энергии народонаселение Южной Германии.

Каждое человеческое племя, при многовековой исторической жизни, требует подновления, если можно так выразиться, освежения крови. Национальный тип, предоставленный исключительно самому себе, неизбежно со временем мельчает и вырождается. То же самое мы видим в замкнутых сословиях и изолированных кастах. Индивидуальный талант редко передается по прямой наследственной линии. Прогрессивное умственное возрастание народа точно так же требует освежения старых запасов новыми элементами, притекающими извне. Применение этого исторического закона мы видим на всех древних и новых народностях (Греция, Италия, Франция, Англия, Россия). Для Германии это составляло такую же физиологическую необходимость, которая и была восполнена ассимиляцией остатков Балтийских славян».

Следует добавить, что в Германии сохранялась масса фамилий с окончанием на – ов: свидетельство древнего славянского происхождения. Например, фон Бюлов, знаменитый ученый Вирхов и т. д. Мой судебный процесс против клеветников из так называемой «третьей волны» – эмиграции, который я триумфально выиграл, вел почетный адвокат доктор Базедов, гордившийся своим прусским происхождением. Потому еще и еще раз следует отметить преступную халатность и нерадение советских историков и археологов, проморгавших такие возможности для научных разысканий славянских древностей в дружественной нам тогда ГДР! А ведь еще Флоринский говорил, как бы обращаясь к своим будущим коллегам: «Балтийское поморье могло бы указать нам немало и других следов, подтверждающих связь его прежнего населения с народившеюся новою жизнью России. Следы эти окажутся в языке поморян, в существующих у них обычаях, привычках, в религиозных (языческих) верованиях, в складе социальной жизни и т. д. Из совокупности этих источников можно почерпнуть гораздо более веские и убедительные доказательства о происхождении варяжской Руси нежели из филологического толкования имени Варангов и нескольких других русских слов, искаженных в переделке у византийских писателей (напр., название Днепровских порогов у Константина Багрянородного), на которых зиждется, вопреки историческому смыслу, норманская теория».

…Читатель, наверное, уже успел подзабыть, что глава эта, начатая публикацией в Nо7, называется «Сибирь». Возвращаюсь к ней – хотя мы и не покидали ее духовно, размышляя о судьбах славянства вместе с сибиряком В. М. Флоринским.

После Минусинска, где я собирал материалы для диплома, где открыл мир русской иконы, Я вернулся в сибирские края много лет спустя, в 1978 году. После грандиозного политического скандала, возникшего вокруг моей картины «Мистерия ХХ века», я был «сослан в Сибирь» – на перевоспитание в героический трудовой коллектив Байкало-Амурской магистрали.

Мистерия – это значит чудо, потому что только воля художника может объединить на одном холсте людей, живших в разное время, которые никогда не были знакомы друг с другом. Этот прием не нов. Достаточно вспомнить знаменитую «Афинскую школу» Рафаэля. Я задумал свою работу в Париже, когда мне довелось быть невольным свидетелем ставших потом знаменитыми студенческих волнений, поводом для которых послужило, в частности, требование увеличения стипендии.

В Сорбонне словно снимался фильм о нашей революции! Сновали молодые люди в кожаных куртках с красными от бессонницы глазами. Все стены оклеены листовками и разрисованы крикливыми лозунгами. Возводись баррикады – у Сорбонны для этой цели были спилены несколько столетних каштанов. Войдя в гулкий и высокий вестибюль знаменитого университета, я увидел мраморную доску с именами бывших его студентов.