Александр Ржешевский - Пляж на Эльтигене

Худенькая артисточка осталась ночевать у Зины. А рыжий вызвался проводить молодых женщин. Ленка поторопилась уйти, так как чувствовала, что артист пошел ради Поленьки. Но все равно получилось не очень ловко. Впрочем, рыжий не обратил на это внимания и стал уже одной Поленьке рассказывать о знаменитом актере, с которым, как выяснилось, был дружен и даже посылал его за пивом. А Поленька шла и думала, что вот наконец идет рядом с ней мужчина, это могло бы случиться и раньше, бессчетное количество раз, но она запрещала себе, а сегодня вышло само собой. «Да что в нем? — говорила себе Поленька. — Толстые щеки, нос картошкой, маленькие глаза, сверлящие, как два бурава». Но она чувствовала, что сверлящий этот взгляд был взглядом мужчины, лицо, несмотря на рыхлость, имело твердое выражение, — словом, неизвестно почему ее тянуло к этому человеку, в котором она не могла найти ничего красивого. Она думала: теперь может позволить с ним все или не позволить ничего. И если она позволит, то рыжий обязательно расскажет об этом худенькой черноглазой спутнице, а если не ей, то уж непременно своим друзьям. И будет смаковать и рассуждать, как Поленька была неумела или, напротив, сколь опытна в свои девятнадцать лет.

«Боже мой! — с грустью подумала Поленька. — Как быстро течет время. В феврале мне исполнилось девятнадцать, а сейчас уже октябрь».

Рыжий обнял ее за плечи, осторожно, ненавязчиво, она даже с удивлением подумала, как он ловок и нежен, этот толстяк. И все же высвободилась. Рыжий смирился, взял ее за локоть. Она позволила и в этот самый момент решила больше ничего не допускать и разделаться с ним как можно скорее. Победив соблазн, почувствовала облегчение. Поленька не знала, как бы она поступила, окажись на месте рыжего чернобровый, по-мальчишески румяный лейтенант. Но что толку в этих красивых и румяных? Они скучны. Ее всегда тянуло к чему-нибудь грубому, некрасивому. Да разве Павлик красив? А Саша Гурьянов? В нем было все, не было только красоты и аккуратности. А страстность, с которой оглядывал ее румяный лейтенант, была неприятна. Она вспомнила Митьку Почивалова из Павликовой деревни. Волчий, исполненный силы взгляд. Это было по ней. Но как все оказалось далеко.

— Сойти с ума, — сказал молчавший до этого рыжий. — В феврале я планировал свой отпуск и думал в это время находиться у Черного моря. А сейчас на Черном море падают бомбы, и нас судьба несет неизвестно куда.

— В феврале? — переспросила Поленька, вспомнив про свой день рождения.

Рыжий, сбитый с толку нелепым вопросом, замолчал. Но так как молчала женщина, шедшая рядом с ним, он снова заговорил, уже о трудностях, потому что в его кругу принято было говорить о трудностях. Иначе у людей неосведомленных могло возникнуть впечатление, что в лихую годину народного горя артисты поют и веселятся.

— На прошлой неделе группа наших попала под артобстрел, — сказал он. — И все погибли.

— Да? — механически ответила Поленька. Рыжий почувствовал происшедшую в ней перемену. Вот где она ощутила его опытность. И тут же, остановившись за пять домов от своего, стала прощаться.

Артист сказал:

— Хотелось бы вас навестить. Мы здесь два дня… А потом буду ждать вас в Москве.

— Зачем? — сказала Поленька, смеясь, возражая и в то же время всем своим видом показывая, что ей приятно это предложение, что она сама немножко жалеет о его невозможности, но в то же время если он будет настаивать, то почему бы нет…

Артист замолчал, опять сбитый с толку, а Поленька, видя, что он не настаивает, добавила:

— Я ведь замужем.

Изумление, отразившееся на толстом лице артиста, было заметно даже в темноте.

— Не может быть! — воскликнул он. — Разыгрываете! Лично я берусь провести вас в театр по детскому билету.

— Театр! — вздохнула она, понимая, что он уже ни на чем не настаивает, а лишь состязается в остроумии сам с собой.

Ветер сыпал водяной пылью, и дышалось легко. Из-за темноты нельзя было увидеть аэростаты. С укрепившейся за войну привычкой применяться к обстановке Поленька сразу определила, что налетов не будет и ночь предстоит спокойная. Чувствовалось, что облака мчатся низко, почти задевая сосны и крыши.

— Тихо как, — сказала Поленька. — Что там наши лейтенанты убежали?

— Может, они вообще убежали? — сказал рыжий.

Шутка показалась Поленьке оскорбительной, оттого что касалась не только ушедших лейтенантов, но чего-то очень сокровенного и важного, на чем держалась вся ее жизнь, вернее, представление о жизни. Она с решительностью высвободила руку из руки артиста и молча пошла рядом.

— В самом деле тихо, — примирительно сказал он.

— Постойте! — сказала Поленька.

Она первая услышала со стороны Каменки непонятный гул. Он был неровным, с перерывами. Не переставая улыбаться, Поленька поддерживала разговор с артистом, прислушиваясь в то же время к непонятному далекому гулу, потому что опять-таки война научила тревожиться по поводу непонятного шума. Поленька поглядывала на артиста, стараясь заглушить тревогу, не думать о ней. Рядом был взрослый человек, они шли по улице, которая была привычна с детства, хоть и разворочена войной. Вдруг она заметила то, что искала подсознательно. И, осознав, испугалась. В поселке не осталось войск. Тогда она сказала, с трудом владея собой:

— Постойте!.. Слышите?

Рыжий встревожился.

— Что это такое? — пробормотал он. — Ничего нет…

«Неужели?!»

Сказал это рыжий? Или она только выкрикнула и, схватив артиста за руку, потянула за собой, приговаривая: «Сейчас… сейчас…»

В парке за школой, где стояли батареи, осталась пустая развороченная земля. Ни слова не говоря, Поленька потащила рыжего в другое место, которое знала наверняка.

— Вот, — сказала Поленька, внезапно остановившись. Она хотела сказать «вот нас бросили и ушли». Но сказала только «вот», на другие слова не хватило сил.

В березовом колке, который вклинивался между магазином и монастырем, где виднелись раньше огоньки, дымила кухня, слышался говор, сейчас было пусто. Поленька до боли в глазах вглядывалась в темноту, ощущая себя одинокой и беззащитной в этом огромном пространстве. Рыжий был не в счет. Войска ушли. Снялись тихо и незаметно. Когда? А гул, который явственно слышался со стороны Каменки и нарастал, явно не мог принадлежать тем, ушедшим войскам. Каменка была южнее.

Одинокие силуэты старух, застывших на улице, на ступеньках домов, Поленька увидела не сразу, на одну чуть не натолкнулась.

Старуха перекрестилась, потом сказала, вытянув шею:

— Неужто немцы?

Поленька задохнулась от догадки, которую гнала. Небо придавило, опустилось ниже, потрясая космами.

«Немцы?»

Мир словно остекленел, потом закружил, завыл жутко, бросая в лицо пригоршни брызг. Липким холодом заполз в душу ужас. Заледенил все тело от губ до кончиков пальцев.