Александр Ржешевский - Пляж на Эльтигене

Как она поглядела тогда на них, замызганных, неопрятных, уверенных, будто забота о доме и хлопоты, пусть самые большие, могут оправдать потерю всего того, чем славна женщина. А вот она удержала и сохранила женскую суть и очарование. Оттого лишь одним движением бровей, легким капризом могла заставить любую компанию менять планы, а когорту могучих мужчин мчаться на моторах в ночь за цветами, подарками, доставать из-под земли изделия тончайшей работы, чтобы преподнести их, получив в счастливый дар многообещающую улыбку. Чаще всего лишь улыбку.

Подслушанный разговор не стоил того, чтобы о нем вспоминать. Она вошла в пустой дом, но все равно знала, что ее ждут друзья, праздник, казавшийся нескончаемым. И она умела различать его приближающиеся признаки в сплошной завесе дождя, в робких разводах голубеющего неба, во мгле и буре, когда ночной ветер гнул деревья и обламывал сучья. Она умела прятать сложные вопросы даже от самой себя и добиваться радостного душевного лада. Ей нравился торжественный настрой, когда голубое небо было голубым, а белый снег белым. И красные, синие искры солнечных лучей, отражаясь от невидимых льдистых граней, радовали так же сильно и чисто, как в далеком детстве.

Друзьям она была обязана не только весельем, но и новой своей работой. Одно с другим увязывалось как бы играючи, но прочно. Ее сделали секретаршей начальника строительного треста, который объявился в Тишкове и начал разворачивать деятельность. Мебель в приемной начальника была изумительной.

Нельзя сказать, чтобы все обходилось без тревог. Тревога давно поселилась в ее сердце, с тех самых пор, как погиб Вихляй. И не сказать, чтобы не было вопросов, которые мучили ее, заставляли, вместо сна, размышлять по ночам. То, что рядом держался Арсалан, уже не представлялось ей большой удачей, как вначале. Но выбор на поверку оказался невелик. Трусость мужчин, их честолюбие, робость, карьеризм туго завязывались на ее судьбе. И какая бы радушная атмосфера ни царила в компаниях, она оставалась со своими проблемами всегда один на один, как гладиатор. И все же уверенность не покидала ее и была так же сильна, как в двадцать лет.

Только однажды Поленька обнаружила стремительный бег времени. По тому, как преобразилась Сосновка.

На своем привычном пути от дома до станции она и раньше замечала перемены. Улицы вроде бы уплотнились, так много появилось новых домов. На месте бывшего маленького клуба возник большой кинотеатр. Но Поленька уже не ходила туда. На площади у горсовета поставили обелиск в честь погибших на войне — огромную, уходящую ввысь мраморную стрелу. На медных потемневших плитах были выбиты имена. Через несколько фамилий от Вихляя шла Лизка Мельникова. Теперь о ней известно: радистка, партизанка, разведчица; погибла в Брянских лесах, на родине Павлика. Может быть, недалеко от Лужков.

Стрела, уходившая в небо, доставала до облаков и плыла. В первый момент Поленька едва удержалась, чтобы не упасть. Потом она часто останавливалась здесь. Ей казалось, что мальчишкам и девчонкам, пробегавшим мимо, фамилии на медных дощечках ничего не говорили. У них были иные судьбы, и другие имена заставляли их трепетать. Случайно узнала, что именем Лизки Мельниковой назван в школе один пионерский отряд, и порадовалась тому, что была не права. У нее чудом сохранилась фотография Мельниковой. Девушка с косой, в цветастом открытом сарафане. Плечо и шея обнажены, пальцы будто теребили косу и застыли на миг. В памяти Лизка сохранилась смеющейся и озорной. А на фотографии выглядела задумчивой, грустной. «Ничего-то мы не знаем друг о друге, — подумала Поленька. — Мы себя-то не знаем».

Не было года, чтобы на Школьной или на Первомайской улицах, по которым Поленька бегала или ездила с работы домой, не было года, чтобы там не строился какой-либо объект, а значит, не была разворочена земля, раскидана, будто взрывом, осенняя грязь, которую приходилось обходить за версту. Пока рядом со старым магазинчиком строился пять лет универмаг с огромными стеклами, жители, так думала Поленька, судя по себе, давно привыкли к нему, и в торжественный момент открытия осталось только пройтись по отделам в приподнятом, даже праздничном настроении, чтобы на другой день зачислить его в ряд привычных, обыденных явлений.

Поразилась Поленька другому. Оказавшись по делам на окраине Сосновки, она обнаружила неожиданно для себя с новым и неприятным чувством, как разросся городок и незнакомо стало вокруг. Вот тут и почудился стремительный бег времени. Окраинные дома дотягивались до Семеновского леса. Привычные глазу с юности овраги и склоны были тщательно выровнены, отглажены так, что лишь опытный, знающий глаз мог угадать прежний, навек исчезнувший пейзаж. Людям, которые жили в новых домах, было, наверное, хорошо, но Поленьку охватила грусть по ромашкам на лугу, по буйной и страшной пропасти оврага, с которым было связано много приключений, а еще больше слухов, похожих на сказки, — с лисицами, белками, совами и прочей лесной тварью. А вернее всего, было просто жаль промелькнувших лет. Тут и стали они заметны, в новых улицах, незнакомых домах, в другой, чужой и непонятной Сосновке. На распаханных, утрамбованных и засеянных ровной травкой склонах старую сказку уже невозможно было отыскать.

В длину Сосновка вытянулась еще больше. Дальний край ее почти смыкался с Тишково. Гордость местных жителей, Тишковский механический поблек рядом с новым заводом радиоэлектроники. Здесь Поленька знала каждый цех, каждый этаж, каждую плашку-стекляшку. Через ее руки прошли тысячи бумаг, пока трест возводил корпуса, менял планировку, потому как не привыкли еще работать, чтобы не обсуждать и не менять, после того как все утверждено.

Тишково тоже застраивалось и тянулось к Сосновке, оба городка скоро должны были слиться. А ведь до войны между ними был такой лес, что на лошади не сразу доскачешь. Теперь же в «верхах» начали обдумывать, какое название дать новому городку. И хотя «главная» индустрия размещалась в Тишкове, склонялись, что Сосновка звучит красивее.

Мать с отцом не вернулись в родные места. Обещали, раздумывали, но так и остались в Куйбышеве. У них там была хорошая комната, рядом с домом поликлиника. А это для стариков стало важнее, чем хороший магазин. Словно бы в насмешку, в Сосновке напротив их дома тоже построили поликлинику. Сама судьба не без юмора подкинула новую пищу для толков в маленькое семейство. Но к тому времени старики уже приняли решение.

Переписывались редко, просили об одном — приехать. И Поленька обещала.

Может быть, вид чужой, непонятной, разросшейся Сосновки подтолкнул ее, но в конце концов она взяла неделю от отпуска, поехала и нашла своих стариков. Чтобы избежать лишних расспросов и произвести впечатление, накупила подарков, разоделась, как шамаханская царица. Но вышло не лучше, а хуже. Мать без конца возвращалась к прошлому, спрашивала о Павлике и под конец сделалась совершенно невыносима. Чувствовалось, что и отец встревожен.