Томас Гарди - Дом англичанина. Сборник

Но политика воздержания от участия в разговоре была, по-видимому, не многим лучше. Молчание Джорджа, вероятно, причиняло этому человеку ужасные страдания. Лицо его побагровело, и он уставился на Джорджа исполненным муки взором.

— Я з-з-задал вам ва-вав-вежливый вэ-вэвэ… — сказал он раздраженно, — вы что, ог-г-г-глохли?

Все мы, Маллинеры, славимся умением сохранять присутствие духа. Открыть рот, показать на свои гланды и произвести сдавленный клекот было для Джорджа делом одной минуты.

Напряжение спало. Раздражение мужчины утихло.

— Нь-нь-нь-нь-немой? — с сочувствием сказал он. — Па-па-про-шу па-па-пап. Н-н-надеюсь, не причинил вам нь-нь-нь-непр-п-п… Д-должно быть, это уж-уж-уж-уж не уметь сас-сас-сво-бодно гэ-гэ-гэ-гэ-говорить.

Затем он погрузился в газету, а Джордж, содрогаясь всем телом, забился в угол.

Как вам, без сомнения, известно, чтобы попасть в Ист-Уобсли, нужно сделать пересадку в Ипплтоне и поехать по другой ветке. К тому времени, когда поезд добрался до узловой станции, самообладание до некоторой степени вернулось к Джорджу. Он положил свои вещи в купе поезда, направлявшегося в Ист-Уобсли, который в ожидании отправления прилепился к противоположной стороне платформы, и, узнав, что до отхода еще минут десять, решил скоротать время, прогуливаясь взад-вперед по перрону на свежем воздухе.

Стоял прекрасный день. Солнце золотило своими лучами платформу, и с запада дул нежный, легкий ветерок. У обочины дороги бежал, журча, маленький ручеек, в живых изгородях распевали птицы, и среди деревьев виднелся, хотя и не ясно, величественный фасад дома для умалишенных этого графства. Успокоенный видом окружающей природы, Джордж почувствовал такой прилив сил, что пожалел о том, что на этом полустанке не было никого, с кем бы он мог побеседовать.

Как раз в этот момент на платформу поднялся человек весьма примечательной наружности.

Пришелец отличался внушительным телосложением и был одет лишь в пижаму, коричневые башмаки и макинтош. В руке он держал цилиндр. Он запускал в него пальцы, вытаскивал их оттуда и странным манером помахивал ими направо и налево. Он так любезно поклонился Джорджу, что тот, хотя и был несколько удивлен его костюмом, решил заговорить с ним. В конце концов, рассуждал он, костюм — это не человек, а судя по улыбке, под пижамой в оранжевую и розовато-лиловую полоску, кажется, бьется доброе сердце.

— Ч-ч-ч-чудесная погода, — сказал он.

— Рад, что она вам нравится, — сказал незнакомец. — Я специально заказал.

Это замечание несколько смутило Джорджа, но он настойчиво продолжал:

— М-можно мне спросить, шэ-шэ-что вы дэд-делаете?

— Делаю? — с этой ша-ша-ша-ша-шляпой?

— Ах, с этой шляпой? Понимаю, что вы имеете в виду. Просто бросаю в толпу дары, — ответил незнакомец и, опять запустив туда пальцы, великодушным жестом помахал ими. — Это чертовски скучно, но считается, что человек в моем положении обязан заниматься этим. Дело в том, — доверительно сказал он вполголоса, беря Джорджа под руку, — что я император Абиссинии. Вон там — мой дворец, — сказал он, показывая на дом, видневшийся за деревьями. — Не разглашайте этого. Это не должно быть широко известно.

С довольно кислой улыбкой Джордж попытался высвободить свою руку из руки спутника, но тот не желал мириться с подобным проявлением охлаждения. Он, видимо, был целиком согласен со словами Шекспира о том, что, когда обретешь друга, его нужно накрепко прицепить к себе железными крюками. Словно тисками, вцепился он в Джорджа и поволок в уединенную часть перрона. Оглядевшись, он, видимо, остался доволен.

— Наконец-то мы одни, — сказал он.

Этот факт уже предстал перед молодым человеком со всей устрашающей ясностью. Во всем цивилизованном мире мало найдется мест более пустынных, чем платформа маленькой, захолустной станции. Солнце освещало гладкий асфальт, сверкающие рельсы и механизм, с помощью которого, если опустить монетку в дырочку, где написано «спички», можно получить пакетик очень полезных сливочных конфет, но больше оно не освещало ничего.

Что в этот миг могло пригодиться Джорджу, так это отряд полицейских, вооруженных крепкими дубинками, но не было видно даже ни одной собаки.

— Я давно хотел поговорить с вами, — добродушно сказал незнакомец.

— Нь-нь-неужели? — сказал Джордж.

— Да. Я хочу узнать ваше мнение о человеческих жертвоприношениях.

Джордж сказал, что они ему не нравятся.

— Почему же? — удивленно спросил тот.

Джордж сказал, что это трудно объяснить. Просто не нравятся.

— Что ж, я думаю, вы не правы, — сказал император. — Мне известно, что философская школа, исповедующая ваши взгляды, получает все большее распространение, но я этого не одобряю. Мне противны все эти передовые современные идеи. Императоров Абиссинии испокон веков вполне устраивало принесение людей в жертву — оно вполне устраивает и меня. Будьте любезны, пройдите, пожалуйста, сюда.

Он указал на помещение, где хранились фонари и швабры, 300 к которому они сейчас подошли. Помещение было темное и мрачное, и там стоял сильный запах керосина и носильщиков. На всей земле Джорджу меньше всего хотелось бы оказаться именно в этом месте наедине с человеком, придерживающимся таких своеобразных воззрений.

— Вы идите вперед, — сказал он.

— Без штучек? — подозрительно сказал тот.

— Ше-ше-ше-штучек?

— Да. Не заталкивать человека в комнату, и не запирать дверь, и не обливать его из окна водой. Со мной это уже бывало.

— Кэк-конечно, нет.

— Хорошо! — сказал император. — Вы джентльмен, и я джентльмен. Мы оба джентльмены. Кстати, нет ли у вас ножа? Нам понадобится нож.

— Нет. Ножа нет.

— Ну, ничего, — сказал император, — придется нам поискать что-нибудь другое. Несомненно, мы как-нибудь устроимся.

И с тем великосветским видом, который так шел ему, он разбросал еще одну пригоршню даров и вошел в помещение.

От того, чтобы запереть дверь, Джорджа удержало отнюдь не то, что он дал слово джентльмена. Возможно, во всем мире не сыщешь семьи, более деликатной и щепетильной в отношении данных обещаний, чем Маллинеры, но я вынужден признать, что, сумей Джордж отыскать ключ, он бы запер ее без колебаний. Но так как ключа он отыскать не мог, пришлось удовольствоваться тем, что он с грохотом ее захлопнул. Сделав это, он отскочил назад и помчался по платформе прочь оттуда. Неопределенный шум, раздавшийся внутри, указывал на то, что император, вероятно, угодил в какой-то фонарь.

Джордж наилучшим образом воспользовался этой передышкой. Покрыв расстояние с огромной скоростью, он влетел в вагон и укрылся под диваном.

Он сидел там, дрожа от страха. В какой-то миг ему показалось, что его неблагоприобретенный знакомый напал на его след, так как дверь в купе открылась и на него пахнуло прохладным ветерком. Затем, скользнув взглядом по полу, он заметил женские ножки. Он почувствовал громадное облегчение, но даже при этом Джордж, само воплощение скромности, не забыл о хороших манерах. Он закрыл глаза.