Уильям Голдинг - Зримая тьма

Софи нашла работу, не требующую почти никаких усилий. Она устроилась в туристическое агентство и через несколько недель сказала папе, что переезжает в Лондон, но хотела бы оставить за собой комнату в конюшне.

Отец посмотрел на нее с явным неудовольствием.

— Езжай, ради бога, и найди себе мужа.

— По тебе не скажешь, что брак — хорошее дело, верно?

— По тебе тоже.

Позже, когда Софи обдумала последнюю фразу и разобралась в ней, ей захотелось вернуться и плюнуть отцу в лицо. Но это прощальное замечание по крайней мере помогло ей укрепиться в понимании того, как сильно она ненавидит отца; более того — как сильно они ненавидят друг друга.

Работа в агентстве «Ранвэйс» была скучной, но необременительной. Несмотря на свои слова о переезде, Софи сперва ездила в Лондон каждый день, пока жена управляющего не нашла ей хорошую, хотя и дорогую комнату. Жена управляющего была режиссером в небольшой любительской труппе и убедила Софи играть на сцене, но у нее, как и у Тони, ничего не получилось. Иногда Софи гуляла с молодыми людьми и пресекала их нудные попытки заняться сексом. Больше всего ей нравилось валяться перед телевизором и безучастно смотреть программы, рекламу и даже «Открытый университет», пропуская все мимо сознания. Иногда она без особого удовольствия ходила в кино, обычно с парнями, и один раз с Мейбл, долговязой блондинкой, которая работала в том же агентстве. Временами Софи задумывалась, почему ни в чем нет смысла и откуда у нее такое чувство, что ей, в сущности, безразлично, пусть жизнь утекает сквозь пальцы, но чаще всего ей даже думать не хотелось. Тварь у выхода из туннеля помыкала хорошенькой девушкой, которая улыбалась, флиртовала и даже время от времени искренне восклицала: «Да, я отлично тебя понимаю ! Мы разрушаем мир!» Но тварь у выхода из туннеля беззвучно добавляла: «А мне-то что?»

Кто-то — папа? уборщица? — переслал ей открытку от Тони. На этот раз вокруг картинки вилась вязь арабских букв. Тони написала всего лишь: «Ты нужна мне (потом зачеркнула „мне“) нам!!!» И больше ничего. Софи поставила открытку на камин в своей комнате и позабыла про нее. Ей уже семнадцать лет, и она не позволит одурачить себя заверениями, будто они — всё друг для друга.

Частым гостем у ее стола в агентстве стал угнетающе-респектабельный мужчина, задававший ей вопросы о путешествиях и полетах, до которых, как заподозрила Софи, ему не было дела. Во время своего третьего визита он пригласил ее на свидание, и она покорно согласилась — именно это ожидалось от хорошенькой семнадцатилетней девушки. Его звали Роланд Гаррет, и после двух свиданий — один раз в кино и второй раз на дискотеке, где они не танцевали, потому что он не умел, — он предложил ей снять комнату в доме его матери. Мол, будет дешевле. Он был прав. Комната досталась Софи почти задаром. Когда она спросила у Роланда, почему так дешево, он ответил — такая уж у него мать. Ему просто приятно опекать неопытную девушку. Софи показалось, что источником опеки была скорее миссис Гаррет, но вслух она этого не сказала. Миссис Гаррет оказалась вдовой с крашеными каштановыми волосами, исхудалой до почти полного отсутствия плоти — один скелет. Она стояла в дверях комнаты Софи, опираясь о косяк и сложив на груди тощие руки. Из угла ее рта свисал потухший окурок.

— Милочка, у вас, наверно, проблемы от того, что вы такая сексуальная?

Софи укладывала белье в комод.

— Какие проблемы?

Наступила долгая пауза, которую Софи не собиралась прерывать. Это сделала миссис Гаррет.

— Знаете, Роланд — очень надежный человек. В самом деле, очень надежный.

У миссис Гаррет были огромные, словно выжженные, глазные впадины. По контрасту с ними глубоко посаженные глаза казались чрезмерно яркими, чрезмерно светлыми. Осторожно прикоснувшись пальцем к одной из впадин, она продолжила:

— Он на государственной службе. У него прекрасные перспективы.

Софи поняла, почему комната ей досталась почти задаром. Миссис Гаррет прилагала все усилия, чтобы свести их, и очень скоро Софи разделила с Роландом его узкую кровать, пользуясь свободой, предоставляемой противозачаточными таблетками. Роланд все исполнял добросовестно, словно это была государственная служба, или работа в этом занятии, или обязанность. Он, похоже, получал от секса удовольствие, хотя Софи, как обычно, не находила в этом занятии ничего особенного. Миссис Гаррет стала держаться с Софи так, будто та с ее сыном помолвлена. Просто фантастика! Софи понимала, что Роланд не может найти себе девушку и мамаше приходится делать это за него. Мысль о том, чтобы связать свою жизнь с Роландом и его перспективами, вызывала у Софи приступы смеха. Конечно, было в этом какое-то теплое удовольствие, а еще с ее стороны — смутная прелесть презрения к ним обоим, как она говорила про себя, облекая в слова то, что выразить было невозможно. У Роланда была машина, они катались, заезжали в пабы. Софи предложила испробовать эту новую штуку — дельтаплан. Он ответил, что никогда не позволит ей ничего подобного, ведь это опасно. Она сказала — конечно нет, я имела в виду тебя. Тем не менее он научил ее худо-бедно водить машину, и она получила права; и еще он хотел познакомиться с ее отцом, что ее позабавило. Она привезла его домой, но папа, конечно, как раз уехал в Лондон. Тогда они пошли в конюшню. Роланд проявил повышенный интерес к планировке, словно был архитектором или археологом.

— Здесь жили кучера и конюхи. Понимаешь? Должно быть, все это построено прежде, чем прорыли канал, потому что сейчас экипаж невозможно было бы вывести из ворот. И поэтому дом упал в цене.

— Упал в цене? Наш дом?

— Вон там, вероятно, тоже были конюшни…

— Это просто склады. Когда я была маленькой, там был большой магазин скобяных товаров. Фрэнкли, если не ошибаюсь.

— А за той дверью что?

— Тропинка вдоль канала. А чуть дальше — Старый мост с самым вонючим сортиром во всей округе.

Роланд сурово посмотрел на нее:

— Ты не должна так говорить.

— Прости, папуля. Но я, понимаешь, живу… жила здесь. Я и моя сестра. Заходи, посмотришь, — она начала подниматься по узкой лестнице.

— Твой отец мог бы навести тут порядок и сдавать как отдельное жилье.

— Это наше жилье. Мое и Тони.

— Тони?

— Антонии. Моей сестры.

Роланд огляделся.

— Значит, это было ваше?

— Да, оно принадлежит… принадлежало нам обеим.

— Принадлежало?

— Тони давным-давно уехала. Даже не знаю, где она сейчас.

— И тут повсюду висели картинки!

— Она была религиозной. Иисус и все такое. Это было так смешно! Боженька!

— А ты?

— Мы не похожи друг на друга.

— Хотя близнецы?

— Откуда ты знаешь?