Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Маршал Ланн, Ахиллес французской армии, выслан был для встречи императора Александра на берега Немана. Под Веймаром, на большой дороге всадник остановил экипаж императора Александра: это был Наполеон, выехавший встретить своего гостя, и оба императора вместе выехали в Эрфурт при многочисленном стечении народа.

Вот дела, решенные на Эрфуртском конгрессе. В отношении к Турции . России надобна была граница по Дунай, и она объявила большие притязания, которые Наполеон сперва оспаривал, но наконец согласился на занятие русскими Молдавии и Валахии. В отношении к Швеции – Наполеон предлагал разделить это государство между Россиею и Данией таким образом, чтоб границу между Россией и Данией составляла река Мотала. Император Александр это отвергнул и объявил, что берет только необходимую ему Финляндию. В отношении к Польше – Наполеон обязался никогда не восстановлять ее в прежнем виде, и даже герцогству Варшавскому не давать самостоятельного бытия, но подчинить его королям саксонским. В отношении к Испании , Неаполю и Этрурии – император Александр одобрял все, сделанное Наполеоном. В отношении к Австрии – император Александр обязался выставить 50 000 вспомогательного войска, если Австрия объявит войну Наполеону без согласия России. В отношении к Пруссии – император Александр убедил Наполеона вывести войско из этого государства и устранить всякое вмешательство французских чиновников в управлении государством. Наполеон, соглашаясь на желание государя, настоял, однако ж, на том, чтоб удержать три прусские крепости до уплаты контрибуции и чтоб Пруссия содержала не более 40 000 войска. Были попытки со стороны Наполеона насчет родственного союза с российским двором, потому что со времени принятия императорского титула он уже намеревался развестись с Жозефиною. Это дело устранено под благовидным предлогом, что в семейных делах должна решать вдовствующая императрица [1628].

Наполеон откровенно объявил императору Александру, что в Европе должны быть две системы: северная и западная . Север должен принадлежать императору Александру, а Запад – Наполеону. Между двумя системами посредничествующими державами долженствовали быть Пруссия и Австрия до тех пор, пока они добровольно не пристанут к той или другой системе. Это было почти то же, что Западная и Восточная империя в Средние веки, т. е. две власти для целого мира. Мысль была великая, но время и люди были не те, что в Средние веки! Тальран был прав, сказав, что Наполеон при всей своей гениальности был всегда поэтом в политике.

Не стану описывать царских забав на Эрфуртском конгрессе. Михаил Михайлович Сперанский рассказывал мне много подробностей, весьма занимательных, но уже отчасти описанных. Скажу только то, что лично касается до этого незабвенного для России мужа. Однажды прогуливаясь пешком в зимнее время по Петербургу, я встретил М. М. Сперанского возле Сената. Это было в пятницу, а он тогда каждую неделю обедал в этот день на Васильевском острове у известного всем отставного корнета Яковлева [1629]. Я вызвался сопутствовать Михаилу Михайловичу, и как было еще часа полтора до обеда, то мы пошли бродить по Васильевскому острову. Покойный Михаил Михайлович (тогда он еще не был графом) был ко мне всегда чрезвычайно милостив, и его правосудию и личному заступлению обязан я тем, что мои родственники выиграли долголетний и запутанный процесс, в котором я принимал участие и по чувствам, и по материальным выгодам [1630]. Бывший его доверенным лицом и секретарем, находившийся при нем почти безотлучно в течение двадцати двух лет К…ма Г…….ч Р…..кий (ныне действительный статский советник) засвидетельствует [1631], какое участие принимал во мне покойный граф Сперанский и как был ко мне милостив и снисходителен [1632]. Я всегда говорил с ним откровенно о делах и лицах, говорил что думал. Во время прогулки мы встретили купца, который с необыкновенною радостью бросился к М. М. Сперанскому и поцеловал его руку, примолвив: «Отец и благодетель наш!» – «Это мой сибирский знакомец», – сказал Сперанский. Тут речь зашла о Сибири и, наконец, о причинах постигшего его несчастия [1633]. М. М. Сперанский сказал мне: «Несчастье мое начинается с Эрфурта. Наполеон был чрезвычайно ласков со мною и часто обращался ко мне с вопросами. Однажды после обеда, когда государь император изволил разговаривать с королем саксонским, Наполеон подвел меня к окну и спросил, каким образом можно было устроить сосредоточение всех дел (централизацию) в такой обширной империи. В коротких словах я объяснил ему нашу систему управления и растолковал превосходное учреждение о губерниях императрицы Екатерины II [1634]. А как я тогда уже занимался проектом нового государственного учреждения, то все существующее у нас, изученное мною, было у меня в свежей памяти. Наполеон был очень доволен моим объяснением и, подведя меня к государю императору, сказал в шутку: “Не угодно ли вам, государь, променять мне этого человека на какое-нибудь королевство?” [1635]Это была шутка, но она перешла в Россию к моим недоброжелателям и послужила им орудием противу меня. Это я знаю наверное». Кажется, мудрено было из этой шутки составить что-нибудь: но зависть из паутины вьет канаты! Это я испытал на себе [1636].

Другой анекдот хотя известен, но я не могу умолчать о нем, потому что он мне всегда приходит на ум, когда я вспоминаю о Наполеоне. За большим обедом в Эрфурте, на котором присутствовали все владетельные особы, зашла речь о знаменитой золотой булле , незабвенном памятнике Средних веков [1637]. Хотели знать настоящее время, год и число этого акта, и князь-примас [1638]привел их неверно. Наполеон поправил ошибку и сказал точно год и число издания буллы. Все стали изъявлять удивление, что Наполеон среди столь важных занятий помнит числа, превозносили всеобъемлющий его гений, а он прехладнокровно сказал: «Когда я был подпоручиком…» Все изумились, замолчали и не смели поднять глаз. Наполеон, заметив это, нарочно повторил фразу, но уже с изменением: « Когда я имел честь быть подпоручиком и стоял в Гренобле, я жил возле книжной лавки и прочел несколько раз все книги, которые в ней были, а потому и неудивительно, что, имея хорошую память, я помню числа». Этот человек, который имел честь быть подпоручиком и потом подчинил своей власти народ, сокрушивший законный престол, и, наконец, раздавал по своей воле престолы, без сомнения, был великий муж, что ни говорили бы о нем его неприятели!

Если б меня в то время спросили, что я думаю о байонских событиях , я отвечал бы знаменитою фразою Тальрана, произнесенною им после казни герцога Ангенского: «C’etait plus qu’ un crime, c’etait une faute!» (т. е. «Это было более нежели преступление – это была ошибка!»). Испания была бы гораздо полезнее Наполеону, если б он удержал на престоле покорную ему династию и ласкал самолюбие народа, а не раздражал его. Не будучи Наполеоном, можно было предвидеть, что при первом восстании народа в Испании англичане бросятся туда со всеми своими средствами, потому что они до того времени везде искали точки опоры на твердой земле для борьбы с Наполеоном. В Неаполе им не удалось; в Швеции они не нашли участия в народе к видам короля, напротив, наклонность к союзу с Наполеоном и потому оставили и Неаполь, и Швецию; в Испании же они нашли именно то, что им было надобно. Что касается до присвоения других стран Наполеоном, раздела их в противность трактатам, то на это ответ во всемирной истории! От Сезостриза до Наполеона все сильные пользовались случаем к распространению своих владений и увеличению могущества. Трактаты и народное право тогда тверды, когда ограждены штыками и пушками. Не говорю, что Наполеон был прав, заставляя немцев, голландцев и итальянцев быть французами против их воли. Это почти то же, что желать кошку превратить в собаку, и наоборот! Вероятно, он надеялся, что время сделает везде то же, что сделало в Алзации [1639]: но и тут видна поэзия Наполеона в политике. Когда к Франции присоединена была Алзация, она была на низшей степени образованности и не имела никакого понятия о народности, не имела своей истории [1640]. Во время Наполеона Европа была уже не та, что при Людовике XIV. Гениальный подпоручик помнил числа, но, может быть, мало обращал внимания на общий дух истории, доказывающей математически, что одинаковые причины производят всегда одинаковые последствия и что дух времени дает всему направление. Не распространяюсь.