Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Е. П. Бобров – «замечательный комик в свое время; особенно личности мольеровских простаков подходили к его простоватой фигуре и добродушной физиономии» ( Каратыгин П. А. Записки. Л., 1929. Т. 1. С. 95). «Рыкалова можно назвать актером par excellence. <���…> Какая великолепная комическая фигур! Лицо, стан, походка, движения <���…> Никаких натяжек, никакого преувеличения, ничего площадного» ( Жихарев С. П. Указ. соч. С. 485–486). «Нечто чрезвычайно примечательное, нечто совершенное, это буфф в русском роде, Воробьев. Он смешил, когда он пел, когда он говорил, когда он стоял, смотрел, даже когда он только показывался на сцене» ( Вигель Ф. Ф. Записки. М., 2003. Кн. 1. С. 264).

В. М. Самойлов – «знаменитый тенор <���…>, обладавший некогда таким необычайным голосом, что если б он обработал его достойным образом в Италии, то приобрел бы знаменитость европейскую» ( Каратыгина А. М. Воспоминания // Каратыгин П. А. Записки. Л., 1929. Т. 2. С. 188). И. Г. Гуляев был «доморощенный буф» смоленского губернатора С. С. Апраксина. «По смерти [Я. С.] Воробьева в конце 1808 г. был вызван на петербургскую сцену и занял его роли» ( Жихарев С. П. Указ. соч. С. 79).

Е. С. Сандунова – «превосходная московская певица и актриса <���…>: она была очень красивой наружности, с правильными чертами лица, с огненными черными глазами» ( Каратыгина А. М. Указ. соч. С. 184).

Ф. Ф. Вигель писал об А. Филис: «Все, что только может заменить свежесть и красоту, все в ней находилось; все было пленительно, очаровательно: и взгляд ее, и поступь, и игра, и голос, когда она им говорила, и уменье владеть им, когда она пела, и уменье наряжаться со вкусом. Никто не влюблялся в нее как женщину, все обожали как певицу и актрису» ( Вигель Ф. Ф. Записки. Кн. 1. С. 257).

Известный балетмейстер А. П. Глушковский, сам некоторое время выступавший вместе с Дюпором, писал: «Явившись на петербургской сцене, он очаровал всех своим чудным талантом. Он пользовался в то время повсеместной европейской славой. Дюпор был в своем роде гений и ни в Париже, ни в Вене, ни в Берлине и Неаполе не находил себе соперников» ( Глушковский А. П. Воспоминание о великом хореографе К.-Л. Дидло и некоторые рассуждения о танцовальном искусстве // Глушковский А. П. Воспоминания балетмейстера. Л.; М., 1940. С. 175). Л. Ф. Дюпор был характерной фигурой предвоенного быта российской столицы, что Л. Н. Толстой специально отметил в «Войне и мире» в сцене посещения Наташей Ростовой оперы: «Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.)» ( Толстой Л. Н. Война и мир // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1938. Т. 10. С. 330).

«В балетах Дидло он [А. Л. Огюст] занимал главные пантомимные роли; в дивертисментах плясал великолепно по-русски. Это он облагородил казацкие, русские, цыганские, венгерские и польские мазурочные пляски. <���…> Он долгое время был при императорском с[анкт]-петербургском дворе учителем танцев великих князей» ( Глушковский А. П. Указ. соч. С. 147).

«Дидло был изумительный мастер давать балетам своим характер эпохи, колорит местности и, главное, простой осязательный смысл. Танцы его строго гармонировали с характерами лиц и с правилами искусства и изящества» ( Глушковский А. П. Указ. соч. С. 165). А. С. Пушкин вложил в уста Онегина реплику «Дидло мне надоел» для того, чтобы подчеркнуть его пресыщенность (см.: Пушкин А. С. Евгений Онегин // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М.; Л., 1937. Т. 6. С. 14).

Балетное искусство М. Тальони считалось верхом мастерства. «Она не отличалась особенною силою; ее прыжки и пируэты не достигали, быть может, высоты и быстроты других первостепенных балерин, но впервые мы увидели танец, оживленный душою. <���…> мало-помалу, как бы бессознательно, зрители стали увлекаться ее превосходством. Многие говорили: она танцует не лучше, она не красивее и не грациознее других, но в ее танце есть “un je ne sais quoi” [нечто особенное, изюминка ( фр. )]… Вот это-то “je ne sais quoi” и была та душа, которую она первая своим гением сумела воплотить в свое ремесло и тем возвысила его на степень изящного искусства» ( Пржецлавский О. А. Воспоминания // Поляки в Петербурге в первой половине XIX века. М., 2010. С. 187). Одна из героинь водевиля П. А. Каратыгина, дочь петербургского чиновника средней руки, возмущалась: «Это просто стыд, маменька: кого ни встретишь, все спрашивают про Тальони! Все видели Тальони… Одни мы такие несчастные: уж настоящие коломенские» ( Каратыгин П. А. Ложа первого яруса на последний дебют Тальони // Каратыгин П. А. Комедии и водевили. СПб., 2014. С. 81).

С. П. Жихарев отмечал: «Колосова исполнена грации одушевленной и безыскусственной» ( Жихарев С. П. Записки современника. М., 1955. С. 285). В Данилову «скоро влюбился весь Петербург», и она «была превыше всего, что в этом роде он дотоле видывал. Страсть к ней зрителей желая удовлетворить и деспотически распоряжаясь своими воспитанницами, дирекция беспрестанно заставляла ее показываться, не дав ей распуститься, убила ее во цвете, и она погибла, как бабочка, проблистав одно только лето» ( Вигель Ф. Ф. Записки. Кн. 1. С. 544). Вероятней всего, М. И. Данилова умерла от туберкулеза (чахотки). На смерть ее К. Н. Батюшков написал стихи:

( Батюшков К. Н. Стихи на смерть Даниловой, танцовщицы С.-Петербургского императорского театра // Батюшков К. Н. Полн. собр. стихотворений. М.; Л., 1964. С. 121).

М. Н. Иконина «была хороша собою, высока ростом, молода, стройна, неутомима и танцовала весьма правильно» ( Вигель Ф. Ф. Там же). А. И. Истомина «не была красавицею в тесном смысле, но обладала тем, что называют “пикантностью” и что многие предпочитают правильной красоте; в хореическом же искусстве уступала немногим европейским знаменитостям» ( Пржецлавский О. А. Беглые очерки // Поляки в Петербурге в первой половине XIX века. М., 2010. С. 227). А. С. Пушкин в «Евгении Онегине» описал танец Истоминой (Гл. I, строфа XX).

Музыкальное собрание (Новое музыкальное общество), учрежденное в 1778 г., было уже вторым (первое существовало в 1772–1777 гг.). Помещалось оно в здании, принадлежавшем вице-канцлеру А. Б. Куракину. Раз в неделю здесь устраивались концерты и балы. В 1806 г. дом приобрела семья купца А. И. Косиковского (современный адрес: Невский пр., д. 15). Булгарин писал, что в начале царствования Александра I балы Музыкального общества посещались членами семьи императора, «служили средоточием удовольствий лучшего общества и разливали веселость на всю столицу» (Литературные листки. 1824. Ч. 1. № 4. С. 132).