Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Дежурного генерала Александра Борисовича Фока я не застал дома и отправился в квартиру главнокомандующего. Передняя зала наполнена была адъютантами, ординарцами и свитскими [1087]офицерами из разных отрядов. Я попросил дежурного адъютанта доложить обо мне главнокомандующему, сказав, что имею к нему письмо. «По службе или частное?» – спросил меня адъютант. «Частное», – отвечал я. «Так подождите», – сказал он, посмотрев на меня проницательно, думая, верно, что я ищу места при главнокомандующем. Я прождал час. Многие между тем входили и выходили из кабинета, но адъютант обо мне не докладывал. Я сошел с лестницы и, отыскав камердинера, попросил его отнести письмо к главнокомандующему, сказав, от кого оно. По счастью, камердинер, родом из Литвы, знал также моего дядю и взялся доставить письмо немедленно. Я возвратился в залу. Через несколько минут другой адъютант, работавший в кабинете главнокомандующего, высунул голову в дверь и громко позвал меня. С улыбкою взглянул я на дежурного адъютанта и пошел в кабинет…

Два адъютанта писали или, правильнее, переписывали какие-то бумаги за большим столом, а Беннигсен сидел под открытым окном. «Очень рад, что вижу племянника моего старого приятеля!» – сказал мне Беннигсен. Я поклонился. «Это, без сомнения, первая ваша кампания?» – «Точно так, ваше высокопревосходительство». – «Вы еще не были в деле?» – «Не был». – «Скоро будете, всем будет довольно работы! – примолвил он. – Приходите ко мне сегодня, в два часа, обедать», – сказал Беннигсен. Я снова поклонился и вышел. Тем кончилась моя аудиенция.

Я снова отправился к А. Б. Фоку и встретил его у самого крыльца. Он обнял меня, поцеловал, как старого знакомца, ввел в свои комнаты, стал расспрашивать о своих домашних, которых не видал около девяти месяцев, о моих родных и наконец сказал: «Ни главнокомандующий, ни я, мы не можем ничего для тебя сделать. Если б ты был в другом полку, а особенно если б был в армии, мы взяли бы тебя в главную квартиру, или в адъютанты, или хотя в бессменные ординарцы. Но его высочество объявил нам, что он ни за что не согласится дать фронтового офицера из вашего и из Конногвардейского полка в адъютанты или в какую-нибудь командировку и что его офицеры должны служить при нем, в полку. Мы не смеем распоряжаться противу его воли. А если в чем другом могу быть тебе полезным – рад стараться!» Узнав, что я вручил письмо главнокомандующему и приглашен им к обеду, Фок сказал: «И я буду у него обедать… Знакомство с главнокомандующим – хорошее дело для корнета!.. Прощай… я так занят, что мне каждая минута дорога. Завтра мы выступаем отсюда…» Признаюсь, я надеялся попасть в главную квартиру, но слова Фока разочаровали меня.

В назначенный час я снова явился в приемной у главнокомандующего. На этот раз дежурный адъютант был очень вежлив со мною, предложил мне сесть с ним рядом у окна и стал выпытывать меня, довольно, впрочем, неискусно, от кого я доставил письмо главнокомандующему, не желаю ли состоять при его особе и т. п. Чтобы отплатить за прежнюю его необязательность, я с намерением отвечал загадочно. Наконец Беннигсен вышел из кабинета вместе с князем Багратионом, за ними следовали А. Б. Фок и несколько генералов. Беннигсен, окинув взором все собрание в приемной зале, сказал: «Здравствуйте, господа», поздоровался отдельно с некоторыми полковниками и офицерами и, между прочими, удостоил меня этой чести. Мы пошли за ним в столовую.

Дежурный адъютант не отставал от меня и посадил возле себя. Я почти не слушал, что он шептал мне на ухо, обращая все мое внимание на два лица, которые приобрели уже европейскую славу, – на Беннигсена и на любимца Суворова, князя Багратиона. Князь был в любимом своем мундире Гвардейского егерского полка [1088]. Лицо его было совершенно азиатское. Длинный орлиный нос придавал ему мужественный вид; длинные черные волосы его были в беспорядке; взгляд его был точно орлиный. Разговаривали о довольно важном предмете, а именно в какой степени латы и пики полезны для конницы. Князь Багратион был того мнения, что латы полезны преимущественно тем, что производят сильное впечатление в атакуемых и порождают в латнике более смелости в надежде на защиту от пуль. «Но я приучил моих егерей и казаков не бояться этих железных горшков [1089], – сказал князь Багратион. – Хорошей, стойкой пехоте, как наша, – примолвил он, – не страшна никакая кавалерия. Что же касается до пики, то надобно уметь чрезвычайно ловко владеть ею, чтоб она была полезна: в противном случае, она только спутает кавалериста. Для наших казаков нет другого оружия, кроме пики, потому что это лучшее оружие в погоне за неприятелем. Но в свалке, как обыкновенно действует кавалерия, сабля или палаш лучше». Полковник Кнорринг [1090], с длинными рыжими усами (Конно-татарского полка, одетого и вооруженного по-улански), доказывал пользу пик для легкой кавалерии. «Ваши татары почти те же казаки, – сказал князь Багратион. – Но все же для полезного действия пикою надобно быть одетым как можно легче и удобнее, без затяжки и натяжки, одетым, как наши бесцеремонные казаки». Во время этого разговора, тогда очень важного для меня, потому что говорено было о преимуществе кавалерийского оружия, я беспрестанно смотрел на Беннигсена, к которому князь Багратион часто обращался в разговоре, но Беннигсен молчал. Разговор перешел к вооружению французской кавалерии, к их конным егерям, потом к пехоте, к знаменитым французским стрелкам, – Беннигсен все молчал. Но когда разговор склонился к характеру и общим качествам французского войска, Беннигсен сказал: «Французское войско как ракета: если с первого раза не зажжет, то лопнет сама в воздухе». Князь Багратион примолвил: «Я люблю страстно драться с французами: молодцы! Даром не уступят, а побьешь их, так есть чему и порадоваться. Как свет стоит, никто так не дрался, как дрались русские и французы под Пултуском и Прейсиш-Эйлау!»

Обед кончился. Беннигсен сел под окном, рядом с князем Багратионом, и после кофе поклонился всем и ушел в свой кабинет. Проходя мимо меня, он кивнул головою, как будто в знак того, что помнит меня. Все разошлись, и я поспешил на квартиру, к знакомому комиссионеру, где была моя лошадь. Запасшись различною провизией, я отправился в полк, узнав в канцелярии дежурного генерала, по которому направлению надлежало мне следовать.

Этим обедом кончились все мои надежды на покровительство главнокомандующего и дежурного генерала! Не будь я в Уланском его высочества полку, я непременно был бы взят в главную квартиру, как уверял меня впоследствии А. Б. Фок, и имел бы случай к отличию… Вероятно, вся служба моя, а с тем вместе, может быть, и вся жизнь моя приняла бы другое направление…