Ивлин Во - Тактические учения [ЛП]

Его компаньоны знали о подобных случаях, волноваться особо не о чем, но следить надо, чтобы не развилось во что-нибудь худшее. Она ходила к доктору?

— Еще нет, — сказал Джон. — Вообще-то она не знает, у нее лунатизм. — Он уводил ее в постель, не будя. Он надеется, морской воздух будет ей полезен. Вообще-то она выглядит уже намного лучше. Если будут еще признаки беды, когда они вернутся домой, то у него есть на примете очень хороший врач.

Клуб любителей гольфа был полон сочувствия. Джон спросил, есть ли хороший доктор по соседству. Да, сказали ему, старик Маккензи в деревне, первоклассный человек, прозябает в этакой дыре; не какой-то там сельский эскулап. Читает самые последние книги, психологию и все такое. Они не задумывались, почему старик Мак так и не стал специалистом и не сделал себе имени.

— Я думаю, можно поговорить со стариной Маком об этом, — сказал Джон.

— Поговорите. Лучше вам не найти.

Отпуск у Элизабет был на две недели. Оставалось еще три дня, когда Джон пошел в деревню, чтобы посоветоваться с доктором Маккензи. Он увидел седого, приветливого холостяка в приемном покое, который был скорее конторой адвоката, а не врача, заполненном книгами, темном, пропахшим табачным дымом.

Усевшись в потертое кожаное кресло, он в более точных выражениях изложил историю, рассказанную в гольф-клубе. Доктор Маккензи слушал без комментариев.

— С таким я столкнулся первый раз, — закончил он.

Помолчав, доктор Маккензи сказал:

— Сильно потрепало вас на войне, г-н Верней?

— Да, колено. Все еще беспокоит.

— И в госпитале натерпелись?

— Три месяца. Гадкое местечко под Римом.

— Таким поражениям всегда сопутствует нервный шок. Это часто сохраняется, когда рана заживет.

— Да, но я не совсем понимаю…

— Мой дорогой г-н Верней, ваша жена попросила меня не говорить ничего об этом, но я думаю, что должен сообщить, что она уже приходила проконсультироваться со мной по этому поводу.

— По поводу ее лунатизма? Но она не может… — Тут Джон остановился.

— Мой дорогой, я все понимаю. Она думала, что вы не знаете. За последнее время вы дважды вставали из постели, и она отводила вас назад. Она знает все об этом.

Джон не находил, что сказать.

— Уже не впервые, — продолжил доктор Маккензи, — я консультирую пациентов, которые описывали свои симптомы и говорили, что пришли по поводу родственников или друзей. Обычно это девушки, считающие, что это наследственное. Вероятно, главная особенность вашего случая в том, что вы хотите приписать кому-то свое несчастье. Я сказал вашей жене о враче в Лондоне, который, я думаю, сможет помочь вам. А пока я могу посоветовать побольше гулять и поменьше есть на ночь…

Встревоженный Джон Верней хромал назад к «Форту Доброй Надежды». «Безопасность под угрозой, операцию надлежит отменить, инициатива потеряна…» — приходили на ум фразы тактических учений, но он был все еще ошеломлен этим неожиданным поворотом. Безбрежный и голый ужас охватывал и подавлял его.

Когда он вернулся, Элизабет накрывала ужин. Он стоял на балконе и дрожащим от напряжения взором смотрел на зияющий пролом. Вечер был мертвенно тих. Внизу прилив бесшумно вздымался, отступал и снова наползал на камни. Он стоял, пристально глядя вниз, затем вернулся в комнату.

В бутылке виски оставался добрый глоток. Он налил и выпил. Элизабет принесла ужин, и они сели за стол. Постепенно его сознание успокоилось. Обычно они ели в тишине. Наконец он сказал:

— Элизабет, почему ты сказала доктору, что я хожу во сне?

Она спокойно поставила тарелку, и посмотрела на него с любопытством.

— Почему? — мягко сказала она. — Конечно потому, что я беспокоилась. Я думаю, что ты не знал о этом.

— А я ходил?

— О да, несколько раз, в Лондоне и здесь. Я сначала не придала этому значения, но позапрошлой ночью я нашла тебя на балконе, совсем близко от того ужасного проема в ограждении. Я сильно испугалась. Но теперь все будет в порядке. Доктор Маккензи назвал мне имя…

«Возможно, — подумал Джон Верней, — очень похоже».

Он прожил десять суток, думая об этом проеме, море и скалах под ним, погнутых прутьях и острый камнях. Он внезапно почувствовал себя побежденным, больным и глупым, как это было, когда он лежал на итальянском холме с разбитым коленом. Тогда, как и теперь, он почувствовал усталость даже большую, чем боль.

— Кофе, дорогой.

Внезапно он взвился.

— Нет, — он почти кричал. — Нет, нет, нет.

— Дорогой, в чем дело? Не волнуйся. Тебе нездоровится? Ложись на диван около окна.

Он так и сделал. Он чувствовал такую усталость, что едва мог подняться со стула.

— Ты думаешь, кофе не даст заснуть, милый? Ты вот-вот упадешь. Давай, ложись.

Он лег, подобно приливу, медленно вздымающемуся среди камней, сон пришел и разлился в его сознании. Он уронил голову и внезапно проснулся.

— Открыть окно, милый, проветрить?

— Элизабет, — сказал он, — я чувствую, как будто меня напоили снотворным.

Как камни под окном — то залитые, то снова голые среди опадающей воды; то снова закрытые еще глубже; то едва различимые, просто пятна на нежных вихрях пены — его мозг мягко тонул. Он вскинулся, как дети от страшного сна, все еще испуганный в полусне.

— Меня не усыпить, — сказал он громко. — Я не прикоснулся к кофе.

— Снотворное в кофе? — мягко сказала Элизабет — так нянька успокаивает капризного ребенка. — Снотворное в кофе? Какой абсурд. Такое бывает только в кино, дорогой.

Он не слышал ее. Он крепко спал, тяжело храпя под открытым окном.

Снотворное наркотическое, 24 таблетки (фр.). — Прим. книгодела .

Более двух не принимать (фр.). — Прим. книгодела .