Джеймс Джойс - Улисс [ЛП]

Священик дома. Подставной священик. Слуга просит войти. Вошёл, Святой отец.

Крутовзвивы аккордов.

Разори их. Разбей им жизнь. Потом настрой конурки, чтоб было где кончать дни. Болванам. Баю-бай. Подохни, псина. Собачка, сдохни.

Голос предупреждения, извышнего предупреждения поведал им, что юноша вошёл в пустынный зал, поведал, как торжественно отдавался там звук его шагов, поведал им о мрачном покое, о священике сидящем облачённым в исповедальне.

Прямая душа. Теперь малость замызганная. Надеется победить в поэтических рисованых шарадах. Ответьте. И мы вручим вам хрустящую банкноту в пять фунтов. Птица высиживающая яйца в гнезде. Они решили что это выводок последнего барда. Эс пробел Тэ, какое домашнее животное? Тэ тире эр, самый храбрый моряк. Голос у него ещё хорош. Пока ещё отнюдь не евнух, со всеми его причандалами.

Слушают. Цвейт слушал. Ричи Гулдинг слушал. И возле двери глухой Пэт, лысый Пэт, начайприимный Пэт слушал.

Аккорды зарокотали медленней.

Голос раскаяния и скорби вступил медленно, тремольно орнаментально.

Покаянная борода Бена призналась: in nomine Domini , во имя Господне. Он стал на колени, он ударил себя в грудь, каясь: mea culpa.

Опять латынь. Она их держит как птицеловный клей. Священик с плотью причастия для тех женщин. Малый при кладбище, Гроуб или Троуп, corpus nomine . Где-то теперь та крыса. Проскребается.

Тук.

Они слушали: бокалы и мисс Кеннеди, выразительное веко Джорджа Лидвела, грудастый атлас, Кернан, Сай.

Вздыхающий голос печали пел. Его грехи. С пасхи он трижды выругался. Сучий выбля. А однажды пошёл не к мессе, а пожрать. Один раз проходил мимо кладбища, а за упокой матушки не помолился. Парень. Стриженый парень.

Бронза слушая у пивокрана, засмотрелась далеко-далеко. Задушевно. И не догадывается что я. Молли враз подмечает если кто-то глянет.

Бронза засмотрелась вдаль, в сторону. Там у них зеркало. Это самый красивый разворот её лица? Уж они-то всегда знают. Стук в дверь. Последний марафетящий штришок.

Коккарракарра.

Что они думают слушая музыку? Как ловить гремучих змей. Вечер, когда Майкл Ганн устроил нам ложу. Какафония настройки, персидскому шаху больше всего пришлась по душе. Напомнила о милом доме родном. Даже высморкался, от умиленья, в занавесь. Может такой в их стране обычай.Тоже ведь музыка. Не так страшна как звучит. Дуденье. Медные ревут ослами, вскинув раструбы. Контрабасы, беспомощные, с пропоротыми боками. Гобой рифмуется с рябой. Рояль щерит крокодиловы музычные челюсти. Флейты как имя Клейтона.

Она замечательно выглядела. В том её крокусовом платье с низким вырезом, наличности напоказ. Её ложбинка притягивала весь театр, как наклонялась что-нибудь спросить. Рассказывал ей что говорит Спиноза в той книге бедного папы. Заворожённо слушала. Глаза вот такие. Наклонилась. Хлюст из ложи напротив зырил к ней, чуть не протыкал свой бинокль глазами. Красу музыки нужно слушать дважды. Природа женщины полвзгляда. Бог сотворил землю, человек напев. Мне-там-псы-коз. Философия. О пропасть!

Все умерли. Погибли. При осаде Россы его отец, у Горея все братья его пали. К Вексфорду, мы парни из Вексфорда, подастся он. Последний в своём роду и фамилии. Я тоже последний в моём роду. Милли молодому студенту. Что ж, наверно, моя вина. Нет сыновей. Руди. Теперь слишком поздно. А если нет? Если нет? Если ещё? В нём ненависти нет.

Ненависть. Любовь. Всё лишь слова. Руди. Скоро я состарюсь.

Большой Бен свой голос распростёр. Великолепный голос, Ричи Гулдинг сказал, с румянцем проступающим в его бледности, Цвейту, вскоре состарящемуся, но пока молодому.

Ну, пошла Ирландщина. Моя страна превыше короля. Она слушает. Теперь-то кто боиться говорить о девятьсот четвёртом? Пора уматывать. Сыт по горло.

– Благославите меня, отче,– Доллард, стриженый парень, вскричал.– Благословите и отпустите с миром.

Тук.

Цвейт огляделся, уйти без благословенья. Восстали убивать: за восемнадцать монет в неделю. Готовы на всё за деньжата. Не зевай, будь начеку. Эти девушки на, нету их милей и краше.

У волн печально моря. Влюбленные хористки. За нарушения обещания зачитываются письма. От крошечки-хорошечкиного пупсика. Смех в зале суда. Генри. Я никогда не подписывался. У тебя такое красивое имя.

Поникли музыка, напев и слова. Потом заторопились. Подставной священик сбрасывает сутану с военного мундира. Капитан пехоты. Они всё это знают наизусть. Им аж зудит испытать этот мороз по коже. Пехотный кэп.

Тук. Тук.

С замиранием слушала она, клонясь сочувственно услышать.

Пустое лицо. Наверно, девственница: или только пальчиком. Прям, хоть бери и пиши что-нибудь: страница. А если нет, что с ними становится? Упадок, отчаяние. Поддерживает их молодыми. Даже восхищаются собой. Гляди. Сыграй на ней. Дуновение губ. Тело белой женщины. Живая флейта. Дунь слегка. Громче! Три дырки у всех женщин. У богинь я не высмотрел. Им так и хочется: чтоб не слишком церемонились. Этим он их и берёт. Золото в кармане, рожа бляхой. Взгляд чтоб зырить: песни без слов. Молли и тот паренёк-шарманщик. Она догадалась о чём он толкует: что обезьянка больна. Или может оттого, что сходны с испанским. Вот также и животных понимают. Соломон умел. Природный дар.

Чревовещание. Губы стиснуты. Думаю желудком. Что?

А? Ты? Я. Хочу. Тебя. Ты…

С хриплой грубой яростью пехотинец выругался. Апоплексичный вздрыг сучий выблядок. Хорошо же ты, малый, надумал прийти. Всего час осталось тебе жить, твой последний.

Тук. Тук.

Теперь мурашки по коже. Они чувствуют сострадание. Смахнуть слезу за мучеников. За всех и вся кто умирает, хотят, за умирающих, умереть. Для этого все и родятся. Бедная м-с Пурфо. Надеюсь она уже. Потому что их чрева. Влага брюшка глазного яблока женщины глазела из-под частокола ресниц, упокоённо, слушая. Глянь, что за прелесть этот глаз, пока она не говорит. На той-той речке. На каждый медленный атласный вздох волны грудей (её вздыхающая пышность), красная роза всплывала неспешно. Опускалась красная роза.

Сердцебиения её дыханье: дыхание, которое и есть жизнь. И все крохотные-прекрохотные папортниковые опахальца волос девы.

Но глянь. Звезды яркие тускнеют. О роза! Рима. Светает. Ха! Лидвел. Так значит от него, а не от. Вскружилась. А мне такое нравится? Впрочем, пялюсь же на неё отсюда. Выбухнутые пробки, росплески пивной пены, груды порожних.

На плавно торчащий пивной кран положила Лидия руку, легко, мягенько, пусть побудет у меня в руках. Обо всём забыв от жалости к стриженому. Сюда, туда: туда-сюда: по полированной узловатости (она знает, его глаза, мои глаза, её глаза) её большой и указательный пальцы жалостливо прошлись: прошли, отошли и, мягко касаясь, скользнули потом так плавно, медленно вниз, прохладный, твёрдый, эмалевый патрубок вытарчивал из их проскальзывающего охвата.