Анна Потоцкая - Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Результатом всех этих переговоров для нас стало образование скромного герцогства Варшавского. Не о том мечтали мы, но, перенося с твердостью настоящее, мы надеялись на будущее.

Маршал Даву становится губернатором Варшавы – Супруга маршала – Анатоль де Монтескьё – Генерал Рикар – Принц Мюрат и его ливрея – Отъезд господина де Ф. – Его письмо – Эпилог юношеских воспоминаний – Смерть краковской кастелянши

Император возвратился во Францию, чтобы насладиться плодами прусской кампании – столь короткой и блестящей. От побед еще никто не уставал.

В качестве губернатора у нас остался маршал Даву, который оказывал влияние на политическую жизнь страны в той степени, насколько это позволяли его довольно ограниченные способности. Во всяком случае, это был один из лучших людей Великой армии, и, вероятно, Наполеон, прекрасно знавший своих маршалов, назначил его губернатором Варшавы потому, что был вполне уверен в его преданности и нравственности. Он не хотел предавать грабежу страну, из которой впоследствии предполагал создать могущественный оплот против своих врагов.

В течение своего недолгого пребывания в Польше Наполеон отлично понял, какие огромные силы может предоставить ему польская нация, всегда готовая к самым энергичным действиям, а также и к величайшим жертвам при условии хотя бы некоторой надежды на восстановление политической независимости. Потому он и решил на всякий случай сохранить для себя этот могучий рычаг.

Маршал получил приказание обходиться с нами насколько возможно мягче, поддерживать в нас надежду и развлекать нас. Он получил в пользование княжество Лович и, чтобы вести дом на широкую ногу, выписал сюда свою жену. Она [30] Луиза Эмэ Жюли Леклерк, сестра генерала Леклерка, первого мужа Полины Бонапарт. отличалась строгой красотой и была во всех отношениях вполне достойной женщиной. Воспитанная у госпожи Кампан, она обладала изящными манерами и тем лоском светского общества, которого недоставало ее мужу. Тем не менее не умела внушить к себе любви, так как не отличалась привлекательностью.

Рассказывали, будто она постоянно терзалась муками ревности в отношении мужа, который подавал к тому повод своими мимолетными любовными интригами, будучи, как и все французы, без ума от полек; присутствие жены сильно его стесняло. Кроме того, у него была постоянная возлюбленная-француженка, имевшая поразительное сходство с его женой и сопровождавшая его на этом как бы законном основании в походах, что чрезвычайно не нравилось императору. Ввиду всех этих обстоятельств жена маршала очень мало заботилась о том, чтобы сделать приятным свой дом, а супруг ее предпочитал искать развлечений вне дома.

Штаб маршала не блистал выдающимися людьми. Анатоль де Монтескьё, тогда еще очень молодой, был единственным из адъютантов маршала, которого мы принимали с удовольствием: его воспитание соответствовало его имени.

Между генералами, которые находились тогда в корпусе Мюрата, был один действительно замечательный человек, и я удивляюсь, что о нем так мало говорили. Его превосходство над всеми было неоспоримо. Генерал Рикар, когда-то друг и товарищ Наполеона, навлек на себя его немилость вследствие своей верности генералу Моро, под начальством которого он служил и которым открыто восхищался. Он не подумал скрывать своих чувств даже в то время, когда Моро оказался всеми покинут.

Это благородство и мужество ничуть не помешали генералу воздать должное гению и блестящим способностям Наполеона, которого как полководца он ставил выше императора.

Такими выдающимися качествами генерал Рикар буквально затмевал товарищей, хотя в числе их было немало людей с высокими достоинствами.

Французы того времени страстно любили развлечения и умели всюду вносить оживление. Мы устраивали любительские спектакли, танцевали, катались на санях. Надо было наслаждаться наступившей минутой отдыха, так как мир при Наполеоне являлся лишь кратким перемирием, которым надлежало пользоваться, чтобы передохнуть и набраться свежих сил для очередного выступления. Но не всем удалось повеселиться и отдохнуть, многие провели печально тянувшееся время на стоянках в глубине Силезии. К числу их принадлежал и господин де Ф.

Принц Мюрат вздумал одеть своих адъютантов в какие-то ливреи-мундиры фантастических цветов, и Ф. навлек на себя его немилость, отказавшись облечься в этот наряд. Он предпочел отправиться в свой полк, в то время как Мюрат, увенчанный лаврами, возвратился в Париж, чтобы возложить на свою голову корону. Упрямец написал мне письмо, в котором, жалуясь на свою неудачу, заявил, что ни за что не поедет в Париж и обратится к маршалу Даву за разрешением приехать на некоторое время в Варшаву. В случае же отказа он решил приехать тайно, если только, – писал он, – единственный авторитет, которому он беспрекословно подчинится, не запретит ему этого, а те, кого он жаждет видеть, отнесутся к нему благосклонно.

Письмо это смутило меня. Я искренне старалась удалить из моей памяти все, что напоминало мне о господине де Ф., но, получив это письмо, поняла, что мне снова грозит опасность. К счастью для меня, в дело вмешалась моя подруга – госпожа Соболевская. Я показала ей письмо, причем сделала вид, что не понимаю заключающихся в нем намеков, а решение господина де Ф. приехать в Варшаву приписываю весьма естественному желанию немного развеяться и развлечься. Одним словом, с необыкновенным жаром защищала того, кого никто и не думал ни в чем обвинять.

Моя подруга дала мне высказаться, не проронив ни слова, а когда я успокоилась, она, посмотрев на меня пристальным взглядом, спросила только, действительно ли я хоть на минуту верю в то, что говорю о цели приезда господина де Ф., при этом прибавив, что если я дам согласие на этот приезд, то тем самым заранее покажу, что сдаюсь.

Я ответила на письмо в шутливом тоне, ясно дав понять, что о сближении между нами не может быть и речи. А спустя несколько месяцев господин де Ф. был вызван в Париж благодаря хлопотам одной очень высокопоставленной особы, которая давно уже его любила, о чем он даже не подозревал.

Известие, полученное мной от моей матери, находившейся тогда в Белостоке, сразу переменило строй моих мыслей. Мать извещала меня, что краковская кастелянша тяжело заболела и выразила желание увидеться с нами, благословить нас в последний раз. Мы тотчас же выехали. Я нашла потом среди своих бумаг отрывок из дневника, который вела в 1808 году, когда еще и не собиралась записывать свои воспоминания. В точности передаю содержание этого отрывка:

« Белосток, 9 февраля 1808 года. И вот я снова в замке, в том замке, где я провела столько счастливых и безмятежных лет. На каждом шагу – воспоминания, а вместе с ними – печаль и сожаления, чувства одновременно и сладкие, и мучительные. Всё минуло, и всё минет!..