Джон Голсуорси - Через реку

– Что ж, вам предоставлено право вызвать его поверенного.

– Ваша милость!..

Этот краткий возглас прозвучал так, словно адвокат собрался пожать плечами, но передумал и переложил этот жест на слова.

– Хорошо, продолжайте.

Динни со вздохом облегчения уловила заключительные нотки в голосе Инстона "не-заткнёшь-за пояс".

– Итак, хотя вы начали дело, основываясь только на сплетнях, и осложнили его, потребовав возмещения ущерба от человека, с которым не сказали и двух слов, вы пытаетесь внушить присяжным, что вы терпимый и благоразумный супруг, чьё единственное желание – вернуть жену обратно?

Динни в последний раз подняла глаза на лицо Корвена, скрытое под ещё более непроницаемой, чем обычно, маской.

– Я вовсе не намерен что-либо внушать присяжным.

– Очень хорошо!

За спиной девушки зашуршал шёлк мантии.

– Милорд, – произнёс неторопливый звучный голос, – поскольку мой коллега придаёт этому такое значение, я вызову поверенного истца.

"Очень молодой" Роджер, перегнувшись к Динни, шепнул:

– Дорнфорд приглашает вас всех позавтракать с ним…

Девушка почти ничего не ела: она испытывала нечто вроде тошноты. Такого ощущения не вызывало у неё ни дело Хьюберта, ни расследование смерти Ферза, хотя и то и другое стоили ей гораздо больших страхов и волнений. Она впервые столкнулась с той безмерной злобой, которая сопровождает тяжбу между частными лицами. Упорное стремление уличить противника в низости, злонамеренности, лживости, проявлявшееся в каждой реплике перекрёстного допроса, тяжело сказывалось на её нервах.

Когда они возвращались в суд, Дорнфорд заметил:

– Я знаю, каково вам сейчас. Но не забудьте, что процесс – своего рода игра: обе стороны подчиняются одинаковым правилам, а судья присматривает, чтобы они их не нарушали. Я много раз прикидывал, нельзя ли устроить всё это по-другому, но так ничего и не придумал.

– Посидев на таком процессе, перестаёшь верить, что в мире есть что-нибудь до конца чистое.

– А я вообще в этом сомневаюсь.

– Здесь даже Чеширский кот разучится улыбаться, – отозвалась Динни.

– Здесь не улыбаются, Динни. Эти слова следовало бы высечь над входом в суд.

То ли благодаря этому краткому разговору, то ли потому, что она уже притерпелась, Динни легче перенесла дневное заседание, целиком ушедшее на простой и перекрёстный допрос стюардессы и агентов частного сыска. К четырём часам допрос истца и свидетелей обвинения закончился, и "очень молодой" Роджер подмигнул Динни с таким видом, словно хотел сказать: "Сейчас суд удалится и я позволю себе взять понюшку".

Возвращаясь в такси на Саут-сквер, Клер долго молчала и, лишь когда машина поравнялась с Большим Бэном, вдруг заговорила:

– Подумать только, Динни! Он заглянул в автомобиль, когда мы спали! А может быть, он просто приврал?

– Будь это так, его показания были бы ещё убедительнее.

– Разумеется, я положила голову на плечо Тони. Как же иначе? Пусть попробуют сами поспать в двухместной машине.

– Удивляюсь, как он не разбудил вас своим фонарём.

– Вероятно, всё-таки будил. Я припоминаю, что несколько раз просыпалась как от толчка. Нет, глупей всего я вела себя в тот вечер, после кино и обеда, когда пригласила Тони зайти ко мне и чего-нибудь выпить. Мы были до того наивны, что даже не подумали о возможной слежке. В зале было много публики?

– Да. Завтра будет ещё больше.

– Ты видела Тони?

– Мельком.

– Напрасно я тебя не послушалась. Надо было предоставить события их течению. Эх, если бы я любила его!..

Динни промолчала.

В гостиной Флёр они застали тётю Эм. Она подплыла к Клер и уже открыла рот, но спохватилась, пристально взглянула на племянницу и ни с того ни с сего объявила:

– Всё едино! Ненавижу это выражение! От кого оно у меня? Динни, расскажи мне про судью. Он длинноносый?

– Нет. Но сидит он очень низко и всё время высовывает голову вперёд.

– Зачем?

– Я его не спрашивала, тётя.

Леди Монт повернулась к Флёр:

– Можно подать Клер обед в постель? Ступай, дорогая, прими хорошую ванну, ложись и не вставай до утра. Перед таким судьёй нужно выглядеть свежей. Флёр тебя проводит, а я поговорю с Динни.

Когда они ушли, леди Монт подошла к камину, где горели дрова:

– Утешь меня, Динни. Как в нашей семье могла случиться такая история? Это не к лицу никому из Черрелов, кроме разве твоего прадеда, но он ведь родился раньше королевы Виктории.

– Вы хотите сказать, что он был беспутным от природы?

– Да. Игрок. Любил удовольствия и компанию. Его жена мучилась с ним всю жизнь. Шотландка. Очень странно!

– В этом, наверно, и заключается причина того, что мы стали добропорядочными, – отозвалась Динни.

– В чём?

– В комбинации.

– Нет, скорее в деньгах, – возразила леди Монт. – Он их промотал.

– А их было много?

– Да. Его отец разбогател на хлебе.

– Нечестное богатство.

– Почему? Во всём виноват Наполеон. У нас было тогда шесть тысяч акров, а после твоего прадеда осталось только тысяча сто.

– И те большей частью под лесом.

– Да, чтобы стрелять вальдшнепов. Успеет процесс попасть в вечерние газеты?

– Разумеется. Джерри – человек на виду.

– Надеюсь, туалета Клер не коснутся. Понравились тебе присяжные?

Динни пожала плечами:

– Я не умею читать чужие мысли по лицам.

– Это всё равно как щупать нос у собаки: тебе кажется, что он горячий, а на самом деле она здорова. А что с молодым человеком?

– Он – единственный, кого мне по-настоящему жаль.

– Да, – согласилась леди Монт. – Каждый мужчина прелюбодействует, но в своём сердце, а не в автомобилях.

– Людям важно не то, что есть, а то, что кажется, тётя Эм.

– По мнению Лоренса, косвенные улики доказывают, что совершилось то, чего на самом деле никто не совершал. Он полагает, что так даже лучше: все равно Клер сочтут виновной в том, в чём она не виновата. Разве это справедливо, Динни?

– Нет, тётя.

– Ну, мне пора домой, к твоей матери. Она ничего не ест, только сидит, читает и все больше бледнеет. А Кон забыл даже про свой клуб. Флёр собирается увезти их и нас на своей машине в Монте-Карло, когда всё кончится. Она говорит, что нам будет там очень хорошо и что Ригз умеет держаться правой стороны, если не забывает об этом.

Динни покачала головой:

– Лучше всего у себя в норе, тётя.

– Не люблю ползать, – изрекла леди Монт. – Поцелуй меня и поскорей выходи замуж.

Когда тётка выплыла из комнаты, Динни отошла к окну и стала смотреть на сквер.

Это становится у них навязчивой идеей! Все – тётя Эм, дядя Эдриен, её отец, мать. Флёр, даже Клер – жаждут выдать её за Дорнфорда, и поскорее!

Им-то какое дело? Откуда в них инстинктивное стремление толкать людей в объятия друг друга? Раз ей нечего делать в жизни сейчас, брак ничего не изменит. Зачем он ей? "Дабы множить потомство своё", – вспомнилась ей заповедь прошлого. Жизнь должна продолжаться. Но для чего? В наши дни её никто не называет иначе как адом. А впереди – тоже ничего, кроме "прекрасного нового мира".