Михаил Зарубин - Илимская Атлантида. Собрание сочинений

При расставании Александр все-таки поинтересовался судьбой друга детства.

– А ты-то как здесь оказался?

– Где тут? – переспросил тот, затягивая ответ. – В этом рыбацком доме я временно. Мы дежурим по очереди, вот как тебе приехать, аккурат, моя очередь подошла.

– А в эти края как попал?

– Это еще проще. Ушел в армию, взяли на флот, прослужил больше четырех лет. Пока служил, мама и дед померли. Сестры замуж вышли и улетели вить счастливые гнезда в большие города. Пришел я из армии, ужаснулся разрухе. И дом в деревне, и зимовье в ухожье вот-вот рухнут. Стал порядок наводить. Встретил Аню Карнаухову, ты должен ее помнить, ведь в одном классе учились.

– Аню, конечно, помню, – искренне порадовался счастью друга Александр.

– Ну вот, поженились и уехали к ее родителям в Кеуль. Учитывая мой морской опыт, стал командовать рыболовецкой бригадой. Сейчас сынок родился, Сашкой назвали.

– Сашкой! – восторженно воскликнул Бугров.

– А ты чего, против?

– Мне-то зачем против быть. Наоборот, в радость такого тезку заиметь, – широко улыбаясь, ответил Александр.

– Вот так и живем, газеты читаем, там ты иногда нам рассказываешь, как будет хорошо илимчанам в Железногорске, в Рудногорске. А ведь они народ битый, и с белогвардейцами Каппеля сражались в Гражданскую, и фашистов били в Отечественную, и погибали безропотно за Родину. Больше всего их погибло под Москвой и Ленинградом, в Сталинградской и Курской битвах, под Орлом и Смоленском.

Юрий задумался, помолчал, потом продолжил свой монолог:

– Хорошо, что мы в твои планы не вписываемся. Правда, и у нас могут наступить перемены, про Богучаны речь пошла. Но нескоро, надеемся. Хотя Ангара там заманчивая, широкая, как море. А как ты, Саня? Что про себя не рассказываешь?

– Ты же говоришь, что про меня все в газетах написано.

– Я про личную жизнь спрашиваю.

Александр заметил неподдельный интерес друга.

– Личное, говоришь? Да у меня с этой работой все перемешалось: и личное, и общественное. Иногда хочется все бросить и уйти. Но не могу, Юра. Работа моя связана не только с переселением людей. Мне приходится заниматься отводом земли для леспромхозов, для горно-обогатительного комбината. Трудно, но интересно. И дома все ладно. Молодая жена радуется нашим коротким встречам, она меня понимает и не оспаривает мой выбор, Юра. Так-то.

– А ты про нашу клятву на Красном Яру помнишь? – понизив голос, выразительно сказал Юрий. – Для меня это одно из самых памятных событий в жизни.

– Помню, конечно, наше глупое детство, и тот день не забыл, – смущенно откликнулся Саша.

– Нет, Саня, я тот день не связываю только с детством. Мы тогда из детства уходили, вступали во взрослую жизнь. И я этой клятве верен. А ты?..

Приятели опять замолчали, минут пять не глядели друг на друга, ничего не говорили. Моторист с матросом уже занесли пакеты и мешки с почтой в дом.

Не дождавшись ответа своего успешного в карьере и в жизни друга, Юра, удрученно вздохнув, стал прощаться.

– Пора, Саня. Дай Бог, встретимся еще.

– Будь здоров, Юра, теперь знаю, где ты, в случае чего за помощью обращусь. Не откажешь? – как будто повеселев в связи с окончанием неожиданного свидания с прошлым, спросил Александр.

– Через порог провести, почту доставить до ангарских деревень, в таких делах всегда можешь на меня положиться, – сдержанно пообещал друг.

На прощание друзья все-таки обнялись.

В здешних краях времена года сменяются резко, быстро, мелькают, как картинки в калейдоскопе. Лето коротко. Осень – ненастна. Зато зима хозяйствует почти полгода, расталкивая осень и весну своими острыми ледяными локтями. Еще нежишься в солнечных лучах, а первые снежинки уже нацелились на землю, ночные заморозки тащат вслед за собой устойчивые дневные морозцы.

Илим дольше всех борется с зимой за свою свободу, сопротивляется изо всех сил. Но и его в конце октября укрощает белая льдистая пелена. И образуется для всех широкая, ровная дорога, соединяющая деревни, заимки, покосы, весь здешний мир.

Командировки у Александра в это время стали постоянны. Бывало, неделями его не видели дома. И все это время: встречи, переговоры о домах, пригодных к переносу, о пенсионерах, о новых колхозах и совхозах. Однажды, по возвращении из очередной поездки, Бугров был вызван к председателю райсовета. Тот кивнул головой, вместо «здравствуй» спросил:

– Александр Павлович, вы давно в колхозе Зарубкина были?

– У Зарубкина бываю. Разговор о переселении вели летом, потом перед ледоставом заезжал. Правда, жители все на хозяйстве – на гумне и скотном дворе. С председателем перекинулись парой слов, и я уехал на Ангару.

– Ушли люди из Зарубкина, все ушли, – сообщая это известие, начальник поморщился, как от лимона.

– Что значит ушли? – оторопел Бугров.

– Об этом я тебя хотел спросить, чем же они были так недовольны, что ни в райком, ни в райсовет с жалобой не пришли, а встали и ушли? Чем ты их так застращал?

– А куда ушли? – продолжал задавать односложные вопросы расстроенный Александр.

– Можем только догадываться. Одно могу сказать – не к Черному морю потопали, а на север, в Якутию, подальше от нас. Органы сейчас уточняют.

– И что, никому не сказали о своем уходе?

– Нет, почему же, председатель Иван Андреевич Зарубкин зашел в райсовет, передал ключи, документы, печать и был таков. Скот они соседнему колхозу отдали. Технику, что другие хозяйства не взяли, заперли в сарае. С государством они по всем статьям рассчитались. Честные люди.

– А разве так можно?

– Что можно?

– Встать и уйти.

– Кто его знает? Можно – нельзя? Ушли-то одни старики, молодые раньше разлетелись.

– А вернуть их нереально?

– Догони, поверни, предложи взамен дворцы.

– Они просили-то малость: всю деревню переселить на заимку. Хотели все вместе жить до самой смерти, – жалостливо оправдывал своих подопечных вконец расстроившийся Бугров.

– Ну вот теперь они все вместе, как хотели, до самой смерти, – с издевкой проговорил начальник и тут же строгим тоном приказал:

– Александр Павлович, прошу посетить деревню в ближайшее время.

– Хорошо, – ответил Бугров, не задавая лишних вопросов.

На другой день он отправился в деревню Зарубкина.

Всю дорогу ему не давала покоя мысль: почему? зачем они так поступили? Неужели это он виноват: не поговорил с людьми по душам, рубанул с плеча, запугал стариков? Добрался Бугров до деревни в полдень, оставив лошадь внизу, у реки. Накинув поводок от узды на корягу, к которой летом привязывали лодки, с трудом поднялся по скользкому угору на деревенскую улицу.

Вьюга утромбовала снег, мороз превратил его поверхность в гладкий, зеркальный наст, слепяще отражающий солнце. Искристые лучики источали и клочки снега, зацепившегося за ветки деревьев, разлегшегося на крышах домов и амбаров. Чистейшее сияние и звенящая тишина заполнили пустые улицы, уже занесенные снегом. Деревня казалось прекрасной покойницей, укрытой белоснежным саваном.