Юзеф Крашевский - Старое предание (Роман из жизни IX века)

Копошащаяся масса человеческих тел, не рассыпаясь, ползала по двору, только кое-где оставался недвижный, смятый и распластанный труп…

На земле в красных лужах крови отражалась бледная луна. Раненые подползали к крыльцу, стонали, трое или четверо попытались встать, но снова упали, ослабев от потери крови и опьянения. Из глоток умирающих вырывался зловещий хрип. Мало кто встал после этого побоища, а через минуту только судорожные подёргивания тел показывали, что жизнь в них ещё не угасла.

Когда; наконец, все затихло, князь хлопнул в ладоши. По этому знаку Смерд кликнул челядь и ринулся во двор.

— В озеро эту падаль! — крикнул князь. — Очистить двор!.. Вон эту пакость… вон!

Отдав приказание, он допил мёд из чаши, поставил её на лавку и, отяжелев, сел и сам.

Хотя луна ярко светила, зажгли смоляную лучину, и милостивый господин мог с высоты полюбоваться на своих сотрапезников, умирающих от ран и от мёда.

Несколько человек ещё были чуть живы; прислонясь к столбам, они стояли, истекая кровью, но ещё дрожали от ярости, не остывшей в драке, и топтали ногами трупы. На земле, пропитанной кровью, метались умирающие.

Внизу, у крыльца, лежал старец с обагрёнными кровью сединами; он умирал, осыпая князя проклятиями:

— Пропади ты пропадом, проклятый Хвост, ты… и кровники твои… и потомство, и род твой, и имя! Чтоб ты сгинул и провалился сквозь землю!..

Князь хохотал и над этим старцем, заклинающим духов.

Из ворот второго двора с любопытством выглядывали женские головы и испуганно смотрели на эту страшную бойню.

Между тем челядь во главе со Смердом проворно убирала со двора трупы, наскоро сдирала с них одежду, срывала мечи и ножны, стаскивала обувь… Потом обнажённые тела волокли на вал и, даже не взглянув, бросали их в озеро, хотя в иных ещё теплилась жизнь. Всякий раз вслед за всплеском воды слышался хохот челяди, забавлявшейся этим погребением… С башни слетели вороны и, хлопая крыльями, с громким карканьем стали кружиться над водой.

Хенго остолбенел, он сидел на лавке, не смея шелохнуться, и оцепенело смотрел… Его охватил ужас, может быть и за самого себя… Он не мог постигнуть, что произошло, кто были эти люди и почему князь не гневается и не скорбит, а смеётся.

Овладевшая им тревога гнала его из тёмной избы, он выскользнул во двор, освещённый луной и догорающей на земле лучиной. Хенго встал поодаль, но в эту минуту князь поднялся с лавки и, пошатываясь, стал расхаживать по крыльцу, что-то весело напевая. Острый взор его сразу заметил немца, притаившегося в тени.

— Эй, ты, поди сюда! — закричал он. — Сюда!

И он похлопал себя по ноге, как подзывают собак. Хенго со страхом приблизился. По движениям князя, по голосу его и поступи он легко догадался, что милостивый господин пьян.

— Вот славная пирушка! — вскричал князь. — Видел, немец, как весело они тут погуляли… Да что-то жарко им стало, пошли купаться в озеро! Сукины сыны… А ведь сами вцепились в глотки и перерезали друг дружку… Сами, сами… Моих людей там и не было… А на что мёд да ум… ну, на что? Эх вы, саксы и франки проклятые… умны вы очень, да? А кто из вас сумел бы так избавиться от этой нечисти, а?

Князь покатывался со смеху.

— Немало достанется после них одежды моим людям, а мне земли и коней… Славная пирушка, на такую не жаль и меду!

Он снова захохотал.

— Выпей-ка и ты меду, рыжая морда! — вдруг заорал он.

Хенго, низко кланяясь, отнекивался, но это не помогло… Отрок поднёс ему огромный кубок, а когда он отшатнулся, князь велел силком влить ему в глотку. Его схватили двое молодцов и с хохотом влили в разжатый пальцами рот. Поблагодарив за угощение, он хотел уйти, испугавшись за свою голову, но князь сел на лавку и подозвал его к себе. Немец подошёл к ступеням и смиренно встал.

— О том, что ты видел, расскажешь старому графу, — говорил сонным голосом князь, — а я, как начал, так и кончу… Не увернутся от меня эти гордецы… А сыновья найдут дома мир и тишину. Чересчур уж расходились кметы… пришлось их обуздать… Скажи, что я их не боюсь… и обойдусь без помощи… а этих гадов и змей я уже немало передушил и истреблю всех до единого…

Словно припомнив что-то, он поманил к себе Хенго пальцем; немец послушался. Князь перегнулся к нему через перила.

— Видел ты моих сыновей? Выросли они?.. — засыпал он немца вопросами, на которые тот не успевал отвечать. — Верно, большие стали?.. А сильны? В мать уродились, красивые, или в отца? Не изнежат их там? А в походах они бывали?

Хенго что-то шептал в ответ, подлаживаясь к желаниям князя, которого он боялся, но князь уже дремал, глаза его слипались… Он забормотал про себя:

— Я вам учиню порядок… Я вам порядок наведу… за бороды велю вешать у дороги… Я один тут господин и князь… моя воля, не ваша… Вон эту падаль… вон!..

Вдруг он открыл глаза, заметил смиренно стоявшего Хенго, припомнил, кто это, и усмехнулся

— Видал ты охоту, а? Славная добыча… Крупная дичь… воронам будет что поклевать.

Он затянул вполголоса песню и снова задремал.

— Одному племянничку выкололи глаза… осталось ещё двое, но и этих мне доставят… затеяли заговор против меня… Я жизни его не лишил… пусть гниёт в темнице…

Князь принялся считать по пальцам:

— Войтас… Жирунь… Гезло… Курда… Мстивой… пять дворов. Завтра же велю пригнать баб… и скотину…

Он смеялся, бормотал себе под нос и снова дремал. Хенго не смел пошевельнуться без позволения. Из-за угла башни высунулся Самбор: ему не спалось, и он прокрался сюда, чтобы увидеть князя… Услышав бормотание и смех, а может, и отдельные слова, он с ненавистью поглядел на него, тряхнул головой и, никем не замеченный, возвратился в избу.

Между тем князь, свесив голову на перила, уснул крепким сном. Раздался густой храп, и из дверей тотчас вышла женщина в повойнике и с ней два отрока. Подхватив князя под мышки, хоть он и противился спьяна, они чуть не волоком увели его в опочивальню… за ними захлопнулась дверь.

Хенго почувствовал, как отяжелела у него голова от меду, и испугался: хватаясь за стенки, он едва живой дотащился до своих лошадей и лёг на солому.

Во дворе погасли огни, только луна освещала чёрные лужи крови и крыльцо, на котором ещё стонало несколько раненых. Они истекали кровью, но, опьянев от меду, не чувствовали, как жизнь уходит из них. Челядь, смеясь, показывала на них пальцами.

— Так и со всеми с ними будет… с кметами, жупанами да владыками [26], что противятся князю.

Их оставили медленно умирать. Смерд обошёл все уголки двора, остальная челядь поплелась спать. Было уже поздно, после шумного пира в городище воцарилась тишина, только выли собаки, почуяв трупы и кровь, да вороны, протяжно каркая, то летели к озеру, то возвращались на башню, где были их гнёзда.