Леонид Глаголев - На белой дороге

– Ваше кредо?

– Я никому ничего не должен.

– Никому?

– Абсолютно.

– Следовательно, у вас нет абсолютно никаких обязательств ни перед кем?

– Разумеется.

– В том числе и моральных?

– Считаю, что в современном мире понятие морали устарело. Я готов вносить посильную лепту своим старикам и своим детям, уже вступившим в самостоятельную взрослую жизнь, но если у них возникнет в этом необходимость.

– А кто определяет, что эта необходимость возникла? Неужели – исключительно вы?

– Если меня попросят, то, наверное, смогу определить. "Стучите, и вам откроют…" – припоминаете, откуда? И я следую этому принципу.

– А сами́м разве неинтересно знать, каковы их дела, сегодняшние интересы, чаяния, запросы?

– Но это их жизнь, их личное пространство, и мне неудобно было бы вторгаться в их внутренний мир.

– Можно ли охарактеризовать вас эгоистом?

– Все мы эгоисты – в той или иной степени.

– Вас не задевает, не возмущает мой последний вопрос?

– Нисколько. Мои профессиональные и гражданские обязательства вполне определены, и я им следую, а в остальном многое зависит от ситуации. Я не специалист-психолог, чтобы разобраться в этом.

– Кстати, а самому приходилось стучаться, коль вы упомянули библейское учение?

– Разумеется.

– Вы меняли свои партийные убеждения?

– Я не состоял и не состою ни в какой партии, не вижу в этом никакого смысла.

– Предположим, объявят военное положение. Вы записались бы добровольцем?

– Если призовут в случае военной необходимости. Моя специальность имеет весьма отдалённое отношение к военному делу.

– Если так случится, что придётся пожертвовать вашей специальностью ради спасения Родины, какую иную специальность вы бы выбрали? Допустим, если бы пришлось начинать её освоение с нуля?

– Обслуживающий технический персонал.

– Вы подавали в метро просящим о помощи?

– Я пользуюсь исключительно автомобилем.

– А в автомобильных пробках наверняка вам удавалось встречать проходящих несчастных с протянутой рукой; как вы поступали в подобных случаях?

– Я не трачу своё время в пробках понапрасну, через интернет решаю свои профессиональные задачи, и когда впереди стоящая машина начинает движение, боковым зрением замечаю и начинаю движение сам.

– Но вы наверняка обращали внимание, что сбор помощи происходит и через телевидение, радио, интернет. Вам не приходилось делать взносы таким образом?

– Нет. Спросите, почему? Я не уверен, что мои деньги пойдут куда надо и в полной мере. Присвоят, разворуют и так далее.

– Хорошо. Но благотворительность всё же существует. Как вы к этому относитесь?

– Это не поле моих интересов, скажем так. Но в принципе допускаю существование этого института. Мало ли сфер человеческой деятельности? В конкретном случае, благотворительность мне не мешает жить, а я не мешаю существовать благотворительности.

– У вас есть хобби?

– Есть.

– Какое?

– В выходные, чаще всего с приятелями, запускаем свои квадрокоптеры.

– Дорогое удовольствие?

– Не из дешёвых; наши штуки менее всего похожи на детские игрушки.

– Ваше хобби связано с вашей профессией?

– Нет.

– Вы проживаете в доме или в квартире?

– Несколько лет назад поменял квартиру с доплатой и переехал жить в коттедж.

– У вас заработок позволяет ежегодно отдыхать за рубежом?

– Дважды в год. Зимой – горные лыжи, летом – море.

– Вы отдыхаете один?

– Когда как. Бывает, что мой отпуск и отпуск моей супруги не совпадают.

– Часто?

– Пятьдесят на пятьдесят.

– Вас супруга не ревнует?

– Понятия не имею.

– А вы?

– Мы – современные люди, и в моей семье нет места этому чувству.

– Случалось ли вам приглашать друзей к себе домой на какие-то свои семейные торжества?

– Только в кафе. И когда я жил в квартире, и сейчас, когда у меня свой дом.

– Можете ли вы сказать о себе, что обладаете чувством совести?

– Разумеется. Иногда мне не удаётся выполнить свою работу в срок, и мне становится не по себе.

– А чтобы выполнить работу в срок, вам приходилось задерживаться на работе, или посвящать работе время выходных, отпуска?

– Мне за переработку не платят, поэтому я не задерживаюсь на работе и никогда не трачу своё выходное или отпускное время на разрешение рабочих вопросов.

– Как вы думаете, вас на работе уважают?

– Я – профессионал, и у меня такая работа, где работают только профессионалы. Думается, меня уважают, как и моих коллег, но напрямую ни мне, ни моим сослуживцам этого никто не говорил из моего руководства.

– Благодарю за откровенность; надеюсь, наши выводы и рекомендации помогут вам полнее раскрыть ваш личный потенциал для достижения ваших целей. Результаты вышлем завтра к 17.00.

Когда клиент вышел, невольно задумался. Разумеется, я и сам себе задавал подобные вопросы, но ответы… Слишком разнились наши жизни.

Слишком.

Я знал его почти четыре года, с тех пор, когда мы переехали в квартиру на окраину, где старые дома соседствовали с новыми кварталами, где ещё не все овраги засыпали, не все тротуары проложили, не все школы и магазины построили. Обычный парень, каких тысячи, для которых квартира – лишь место, где можно переночевать да привести друзей и знакомых, чтобы провести вечеринку, и провести как можно шумнее и радостней, а потом вывалиться задорной весёлой оравой в солнечное городское утро. Но в ту зиму я его почти не видел, пока не выяснилось, что он сорвался с крыши электрички и ему перерезало ноги.

После этой трагедии как-то само собой у меня выработалась привычка заходить к парню по-соседски, раз в неделю, когда бедная мать его, женщина с землистым, усталым лицом была на службе. Так, вроде бы по делу, в перерывах своей писательской работы. Не скажу, чтобы мы стали друзьями по причине его инвалидности, но чувствовалось, что меня ждут. Домашняя кошка его бесцеремонно забиралась ко мне на колени при встрече, так привыкла, но потом устраивалась у культей своего хозяина, и парень прятал свои пальцы в её белый, длинный мех.

Говорили; в один из визитов своих я принёс шахматную доску, сохранившуюся у меня ещё со старых советских времён, не спеша приучил его разыгрывать дебюты, к доске достал книжку по шахматной игре. Парень держался, как бы не показывая вида, но тоска и боль в глазах его читались слишком явно.

В один из последних визитов – а прошёл почти год после больницы – он похвастался, что получит на неделе какую-то инвалидную электрическую суперколяску, и потому будет выезжать на свежий воздух, и ездить столько, пока не кончится заряд аккумуляторов. Чудо-коляски увидеть мне не пришлось по причине командировки, а потом, когда привычно в полдень позвонил в его дверь, спускавшаяся с верхнего этажа соседка огорошила меня словами – неужели ничего не знаете? – он погиб в аварии, погиб на своей коляске в первую же неделю выездов, когда катился по проезжей части. Был гололёд, на протяжённом спуске коляску занесло. Я уж к вам заходила с неделю назад, но мне передали, что вы в отлучке; вот, извините, его записки. Нашли на его столе, и собственной рукой его приписано, если случится с ним что – отдать вам.