Оскар Лутс - Осень

— Что такое? Вы что, опять решили меня убить, как вчера?

— Убить?! Иисус Хгистос! С чего это мне вас убивать?

— Немедленно бросьте на землю ваш револьвер!

— Боже пгаведный! — Поселенец прижимает руку к сердцу. — У меня даже и гвоздя нет в кагмане. А если вы о вчегашнем, так это случилось из-за науськивания жены и по пгичине моего вспыльчивого хагактега. Но ведь я вообще-то и не целился в вас, господин Кийг. Я пгосто так стгельнул газок в воздух.

— Ах вот как? — Портной следит за каждым движением поселенца. Однако некий внутренний голос говорит Кийру, что этот человек вовсе не такой опасный, каким показался вчера; возможно, он и вправду чуточку чокнутый, но угрозы собой не представляет.

— А ты купил вчера ножик у того мешочника, который был вместе со мною?

— Ножик? Нет, я у него ничегошеньки не покупал. Я даже и не видел его после того, как вы от нас ушли.

— Что же это, черт побери, значит? — ругается Кийр вполголоса. — Не врите! Вы купили у него ножик, когда он сидел на краю канавы. И при этом грозились убить меня, если я еще раз появлюсь тут, вблизи вашего жилья.

— Пусть будет мне свидетелем Отец небесный! Пусть отсохнут мои ноги и гуки, если мне хоть когда-нибуль пгиходила в голову такая стгашная мысль! Я только газок стгельнул в воздух, а когда вы потом там лежали, я чуть было умом не гехнулся; думал, может, случайно попал в вас. Кто же вам, молодой господин, наговогил такие стгашные вещи?

— Кто наговорил, тот наговорил, это неважно. Но что у тебя были злые намерения — это точно.

— Святое небо! Да, иной газ я и впгямь совегшаю глупости, но убивать человека — о Боже! Подойдите, молодой господин, обыщите меня всего, и если вы пги мне найдете какой-нибудь сомнительный пгедмет, я повешусь на пегвом же дегеве.

— Ну нет, я не так прост, чтобы подойти, — портном отступает на несколько шагов.

— А если я газденусь догола и отнесу свою одежду в стогону шагов на тгидцать, тогда вы тоже не подойдете?

— Тогда… гм… Ну так и быть, ошкуряйся догола, отнеси одежду на поле и вернись назад к телеге!

— Да, сгазу, господин Кийг.

— Однако «ошкурение» происходит отнюдь не так быстро, как предполагал портной: на поселенце по причине холодной погоды надето множество поношенных одежек — снятые, они заполняют чуть ли не половину телеги.

— А сапоги газгешите на ногах оставить? — спрашивает, дрожа от холода, поселенец.

— Разрешаю. Только сперва все же стяни их и покажи, что внутри не спрятан нож или револьвер; тогда можешь снова на ноги надеть. Так. Теперь отнеси свое вшивое барахло на поле, а когда пойдешь назад, подними руки вверх, чтобы я видел, не прихватил ли ты чего с собой. Ну, марш! Долго еще мне тут с тобой валандаться?!

Несчастный поселенец, тело которого прикрывают только рубашка, сапоги и побитая молью зимняя шапка, действительно отправляется на поле с ворохом своей одежды. От вчерашнего бравого мужика и следа не остаюсь; с какой стороны ни возьми, он являет собою воплощение смиренности, он даже и физически выглядит слабее прежнего, — доведись пильбастескому мужичонке сойтись с Кийром на кулаках, наверняка на стороне последнего будет значительный перевес.

Портной прежде всего роется в телеге поселенца: не спрятал ли этот «шельмец» там оружие? Но в телеге нет ничего, кроме маленькой лошадиной торбы с сеном, охапки соломы и драной, с вылезшей паклей полости. Наконец дрожащий от холода поселенец возвращается к телеге, руки его все еще подняты вверх.

— Опусти руки! — гаркает Кийр. — Я уже вижу, что в ладонях у тебя ничего нет, другое дело — твоя одежда. И пусть хранит тебя Бог, если я найду там какое-нибудь оружие!

— Нет там никакого огужия, — пильбастеский поселенец опускает руки и кутается в ветхую полость. — Но догогой господин Кийг, вы же не станете на меня жаловаться, я и без того убого живу и существую.

— Это еще что за разговор?

— Ну ведь вы не подадите на меня в суд из-за того, что я вчега стгельнул из гевольвега?

— А-а — это! — Георг Аадниель торжествующе усмехается. — Будет видно, пока что еще не знаю.

— Ой, догогой! — поселенец скрещивает пальцы и вытягивает губы трубочкой. — Не жалуйтесь! Гади Бога, не жалуйтесь!

— Ну, может, я и не пожалуюсь… если в твоей одежде не обнаружу револьвера или ножа. Постой тут, пока и пойду посмотрю. Но прежде скажи мне, куда это ты собрался ехать?

— В Паунвеге.

— А-а, стало быть, эта дорога ведет в Паунвере?

— Ведет, а как же. Я дгугой догоги туда и не знаю.

— А что у тебя за дело в Паунвере?

— Да дгугого дела и не было, пгосто хотел попгосить у вас пгощения за вчегашнюю дугацкую стгельбу. Жене, пгавда, совгал, будто еду в волостное правление — ведь гади газговога с вами она бы меня не отпустила, у нее сегдце запальчивое. Вы, господин Кийг, никогда не бойтесь меня, скогее ее опасайтесь: она человек свигепый, она вам глаза выцагапает, если ненагоком узнает, что вы меня на догоге обыскали. Сам я об этом, газумеется, ни гу-гу, но ведь может случиться, что это обнагужится как-нибудь иначе. Но идите тепегь, догогой молодой человек, и пгосмотгите поскогее мою одежду, я замегзаю.

— Так и быть, я иду, только гляди, не вздумай улепетнуть.

— Куда же я улепетну, голый как могковка?! Да и лошаденка моя бежать не в силах.

Кийр отправляется к вороху одежды, оглядываясь через каждые пять шагов: как бы этот чертов поселенец не набросился сзади! Что ни говори, а глаза у него под густыми бровями — хитрющие, и булыжников с кулак величиной на поле — хоть отбавляй.

Кийр весьма обстоятельно перетряхивает одежонку поселенца, не переставая при этом косить одним глазом в сторону большака. В результате обыска портной не находит в карманах поселенца ничего, кроме трубки-носогрейки, кисета с табаком, зажигалки цвета меди, засморканного носового платка и допотопного кошелька с мизерной суммой денег. «Нет, черт подери! — бормочет Кийр себе под нос, — пильбастеский мужик совершенно не виноват, все — бессовестная ложь этого бродяги из города». Но пусть теперь этот скот побережется — небось, он, Георг, когда-нибудь доберется до обманщика и прохвоста!

Аадниель хватает одежду поселенца в охапку и бежит к дороге, где последний, чтобы хоть немного разогреть окоченевшие члены, забавно болтается, держась за боковину телеги — словно висящее на веревке нижнее белье. Однако то, что Кийр видит сверх того, не доставляет ему ни малейшей радости. Со стороны леса на хорошей рыси приближается какой-то господин в блестящей рессорной коляске. «Кто бы это, черт побери, мог быть? — думает Кийр, морщась. — И чего он, стервец, именно теперь тут разъезжает?» И обращаясь к поселенцу, портной приказывает:

— На, натягивай быстрее одежду и проваливай домой! Да пошевеливайся, не то по башке получишь!