Джордж Элиот - Мельница на Флоссе

— Простите, что я вас прерываю, миссис Талливер, но мне сейчас надо заняться делами; и, я думаю, все, что нужно, уже сказано.

— И кабы вы имели все это в виду и не шли против меня и моих детей… Я не спорю, мистер Талливер неправ, но он уже довольно наказан, и есть и похуже люди, потому как его вина только в том, что он все раздает другим. Он никому не причинил вреда, только себе да своей семье… Тем хуже для нас… И я каждый день смотрю на пустые полки и вспоминаю, где что стояло…

— Да, да, я буду иметь это в виду, — быстро проговорил мистер Уэйкем, глядя на раскрытую дверь.

— И ежели вы будете так добры — не говорите никому, что я приходила к вам, а то мой сын будет сердиться на меня — скажет, я себя роняю, а у меня и без того довольно неприятностей, не хватает еще, чтоб меня бранили родные дети.

Голос бедной миссис Талливер задрожал, и, не в силах вымолвить ни слова в ответ на «прощайте» мистера Уэйкема, она только присела и молча вышла из комнаты.

— Когда состоятся торги на Дорлкоутскую мельницу? Где объявление? — спросил мистер Уэйкем у клерка, как только они остались одни.

— В следующую пятницу, в шесть часов вечера.

— А! Сбегайте-ка к Уиншипу, аукционисту: у меня есть к нему дело. Если он дома, попросите его зайти.

Хотя, направляясь в то утро в контору, мистер Уэйкем и не помышлял о Дорлкоутской мельнице, сейчас он уже твердо решил купить ее: толчком послужил разговор с миссис Талливер, из которого его быстрый ум сделал все необходимые выводы. Мистер Уэйкем принадлежал к тем людям, которые умеют быть стремительными без опрометчивости, ибо все желания их направлены к одной цели и их никогда не мучают внутренние противоречия.

Предположить, что мистер Уэйкем относился к Талливеру с той же непримиримой ненавистью, с какой Талливер относился к нему, значило бы представить, будто щука и плотва могут смотреть друг на друга с одной точки зрения. Плотва, естественно, питает отвращение к тому способу, каким щука удовлетворяет свой аппетит, а щука если и думает о плотве, даже о самой негодующей, то разве как о великолепном блюде; и только когда плотва встанет у нее поперек горла, щука начнет испытывать к ней личную вражду. Если бы мистер Талливер как-нибудь серьезно навредил поверенному или расстроил его планы, мистер Уэйкем не преминул бы почтить его своей местью. Но когда в базарный день мельник во всеуслышание называл мистера Уэйкема мошенником, клиенты стряпчего вовсе и не думали из-за этого забирать у него свои дела, и если при этом случае какой-нибудь шутник скототорговец, подзадоренный примером и выпитым бренди, делал выпад против Уэйкема, намекнув на завещания старых леди, поверенный, случись ему быть тут же, сохранял полнейшее sang froid, [61] Хладнокровие (франц.). ибо не сомневался, что большинство состоятельных граждан Сент-Огга вполне довольны тем, что «Уэйкем есть Уэйкем», другими словами — человек, который и в мутной водице не слишком благовидных дел всегда сумеет сыскать брод. Джентльмен, составивший себе большое состояние, имеющий прекрасный загородный дом в Тофтоне и безусловно лучший винный погреб в Сент-Огге и его окрестностях, мог не бояться общественного мнения. И я не уверен, что даже сам честный мистер Талливер, глядящий на зал суда как на арену для петушиных боев, не стал бы одобрительно относиться к тому, что «Уэйкем есть Уэйкем», если бы обстоятельства сложились иначе; согласно свидетельству лиц, сведущих в истории, нам всегда свойственно смотреть сквозь пальцы на слабости победителей, если победа на нашей стороне. По всем этим причинам Талливер не мог быть помехой Уэйкему — напротив, этот бедняга сам получил от адвоката несколько жестоких ударов; глупец всегда вредит себе своей запальчивостью. Уэйкем ничуть не мучился угрызениями совести из-за того, что он разок-другой провел мельника. С чего же ему было ненавидеть этого незадачливого тяжебщика — этого достойного жалости бешеного быка, запутавшегося в его сетях?

Вместе с тем в число слабостей, которым подвержена человеческая природа, моралисты никогда не включали излишнюю слабость к людям, открыто оскорбляющим нас. Удачливый Желтый кандидат от Олд-Топпинга, возможно, не чувствует неутолимой ненависти к издателю Голубой газеты, развлекающему своих подписчиков напыщенной бранью по адресу Желтых, которые продают родину и соблазняют чужих жен и дочерей; но он вряд ли будет огорчаться, если закон и удобный случай помогут ему так лягнуть Голубого издателя, что тот из голубого сразу станет синим. [62] Намек на «итенсуилские выборы» из романа Ч. Диккенса «Пиквикский клуб». Голубые — партия тори, Желтые — партия вигов. Люди преуспевающие не прочь иной раз отомстить своим врагам, так же как они не прочь поразвлечься, если это не требует с их стороны больших усилий и не вредит делу. Ну разве не приятно наказать человека, помешав ему получить место, где он был бы как нельзя более кстати, или, отнюдь не преднамеренно, очернить его доброе имя? А такие хладнокровные маленькие отплаты искалечили не одну жизнь. Видеть, как люди, которые нанесли нам пустячную обиду, доведены до нищеты и унижения без всякого нашего участия в этом, — что может сильнее польстить тщеславию и оказать на нас более умиротворяющее действие? Провидение, а может быть, другой властитель этого мира, оказывается, позаботилось воздать по заслугам нашим врагам: обстоятельства почему-то складываются так, что им действительно никогда нет удачи. Уэйкем тоже был не прочь мимоходом отомстить злополучному мельнику; и когда миссис Талливер подсказала ему, как это выполнить, он решил потешить свою душу, сделав то самое, что сильнее всего уязвит мистера Талливера, — причем потешить не просто грубым проявлением низменной Злобы, но поступком, который позволит ему любоваться самим собой. Видеть, как твой враг унижен, приятно, нет слов, но это ничто по сравнению с той высокой радостью, которую мы испытываем, унижая его благодеянием или благотворительностью. Такого рода мщение может пасть на чашу добродетелей, а мистер Уэйкем не забывал следить, чтобы эта чаша перевешивала другую. Он уже однажды доставил себе удовольствие поместить своего старого врага в сент-оггскую богадельню, на переустройство которой внес большую сумму; а теперь ему представлялась возможность «позаботиться» о другом, сделав его своим слугой. Такие веши придают особый вкус богатству и доставляют столь приятные ощущения, какие и не снятся близорукой, распаленной мстительностью злобе, лезущей из кожи вон, чтобы нанести врагу прямой удар. К тому же Талливер, всем ему обязанный, вынужден будет придерживать свой грубый язык и будет ему куда лучшим слугой, чем какой-нибудь случайный работник, униженно выпрашивающий себе место. Талливер пользовался славой человека, который по праву гордится своей честностью, а у Уэйкема хватало ума не мерить всех на свой аршин. Он был склонен судить о ближних скорее по собственным наблюдениям, нежели согласно привычным нормам, и никто лучше него не знал, что есть на свете и честные люди. Да он и сам станет присматривать за мельницей — он любит все это деревенское хозяйство. Но, покупая Дорлкоутскую мельницу, он преследовал и другие цели, помимо желания отомстить мистеру Талливеру своей «благотворительностью». Это было и в самом деле превосходное вложение капитала; кроме того, ее хотели купить Гест и К0. Мистер Гест и мистер Уэйкем часто встречались в обществе, и поверенному было приятно взять верх над этим владельцем судов и маслобоен, голос которого стал звучать чересчур громко как в городских делах, так и в застольной беседе. Уэйкем был не только делец: его считали обходительнейшим человеком в высших кругах Сент-Огга, он умел вести остроумную беседу за портвейном, копался в часы досуга у себя в саду и, вне сомнения, был превосходным мужем и отцом: в церкви, когда он ее посещал, он сидел под прекрасным барельефом, сделанным в память его жены. Большинство мужчин на его месте женились бы вторично, а он, говорили, нежнее относился к сыну-калеке, чем многие другие к своим куда лучше сложенным отпрыскам. Мы не стали бы утверждать, что у него не было других сыновей, кроме Филипа, но в отношении тех его отцовство оставалось в тени, и, заботясь о них, он не считал нужным поднимать их до себя. В этом, по правде говоря, и заключался самый веский довод в пользу покупки Дорлкоутской мельницы: еще во время разговора с миссис Талливер дальновидному адвокату среди прочих мотивов пришло на ум, что эта покупка предоставит ему в будущем прекрасную возможность устроить одного славного паренька, которого он намеревался вывести в люди. Таковы были соображения человека, на которого хотела воздействовать миссис Талливер. Она потерпела неудачу; факт этот до некоторой степени может быть прояснен замечанием великого философа, что рыболовам, удящим на муху, не удается сделать свою наживку заманчивой, потому что они недостаточно знакомы с рыбьей психологией.