Анри де Ренье - Амфисбена

– О Лаура, Лаура! Как вы прекрасны, и как я люблю вас!

Если когда-нибудь в жизни я был красноречив, если когда-нибудь я был в состоянии выразить всю любовь, что может заключаться в человеческом сердце, это было в ту ночь, в этой узенькой загородке, качаемой бурей! Временами шум ветра был так силен, что он заглушал мои слова. Тогда Лаура слегка наклонялась ко мне, прислушиваясь. В эти минуты она подымала голову с кожаной подушки, на которую она опиралась. Она наклонялась вперед. Казалось, она слушала меня с удовольствием. Я был опьянен собственной страстью. Я рассказывал ей, какие глубокие корни у нее и внезапный расцвет. Я говорил о восторге, который вызывало во мне ее присутствие с первой же встречи. Я поверял ей все скромные секреты моей души и жизни.

О, какое я испытывал облегчение от того, что после стольких недель колебаний, молчания говорю ей свободно и пылко! Конечно, для меня это было бы огромным счастьем, если бы слово, которое на монреальской террасе она позволила в будущем мне не считать невозможным, сорвалось с ее губ! Да, для меня это было неизъяснимой радостью схватить ее в свои объятия и устами прижаться к ее устам. Но любовь должна уметь быть терпеливой и смиренной. Через мои надежды она сама должна была понять мои желания.

Лаура слушала меня с внимательным и улыбающимся лицом. Меж тем буря удвоила свою силу. "Амфисбена" вздымалась на высокие отвесные волны и тяжко падала вниз. Я умолк и снова взял руку Лауры в свои. Рука г-жи де Лерэн похолодела. Неожиданный холод проникал через двери в игральную комнату. Очевидно, близился рассвет. Лаура начала слегка дрожать и снова подняла на плечи сброшенный шарф. Она сама поднесла свою руку к моим губам и поднялась с дивана:

– Я думаю, мой друг, что благоразумнее будет разойтись по каютам. Но перед тем как спуститься, посмотрим, что говорит капитан.

Она оперлась о стенку, чтобы противостоять качке, и раньше меня взошла на капитанский мостик. Я набросил на нее плед, забытый на диване, и укутал ее. Как только вышел я на воздух, в ушах у меня зашумело от ветра. От его порывов мы шатались. Инстинктивно Лаура оперлась на меня. Я задрожал от этого прикосновения. Расхрабрившись от темноты, я обвил рукою талию г-жи де Лерэн, чтобы лучше ее поддержать. Она позволила это сделать, не пытаясь освободиться. Было ли для нее безразлично робкое это объятие? Было ли это согласие с ее стороны? Я опустил руку, только когда мы дошли до капитана. С ним был уже и его помощник, г-н Бертэн. Мы стали их расспрашивать. Ветер не слабел, и довольно тяжко трепало судно, подвигавшееся с трудом. За ночь мы прошли очень мало, и Крит был еще далеко. Что касается до шквала, то ничто не указывало на близкий его конец. Как раз об этом мы говорили, как вдруг на мостике появилась шатающаяся тень. То был Антуан Гюртэн.

При неверном свете зари его расстроенное лицо казалось зеленоватым. Он не избежал морской болезни. Он обратился к капитану взбешенным голосом:

– Скажите, капитан, долго будет еще продолжаться эта чертовщина? Знаете, с меня довольно! Неужели нельзя куда-нибудь пристать и переждать этот собачий шквал?

Капитан Ламондон изложил положение дела. При скорости, с которой шла "Амфисбена", понадобилось бы добрых десять часов, чтобы достигнуть порта Кандии, так как, к сожалению, состояние моря не обещает улучшиться. Антуан топнул ногой от ярости, вцепившись в плечо помощника Бертэна.

– Во всяком случае нужно найти средство выйти из этого положения. Невозможно, чтобы нас продолжало так швырять. Мы же совершаем увеселительную поездку, черт возьми!

Капитан почесал в затылке.

– Способ есть, господин барон, – это переменить путь и пуститься по ветру. Судно будет меньше качать. Только тут есть одно неудобство: тогда мы повернемся спиной к Криту. Вот, посмотрите сами, господин барон…

Капитан зажег электрическую лампочку, осветившую карту под стеклом стола. Антуан воскликнул:

– К Криту? Но плевать нам на Крит, г-н Ламондон! Главное, как можно скорее покончить с этими качелями. С меня совершенно достаточно и с вас тоже, не правда ли, г-жа де Лерэн?

Бешеный порыв ветра почти сорвал плед, в который куталась г-жа де Лерэн, и плотно прижал ей к телу легкое платье, что было на ней надето. В ту же минуту огромная волна накрыла нос "Амфисбены" и облила нас брызгами своей пены. Я поддержал г-жу де Лерэн. При взгляде на нас в глазах Антуана мелькнула насмешка и интерес. Я угадал его мысль. Фамильярность движения, вызванная необходимостью, показалась ему указанием, что я успел воспользоваться беспокойством этой ночи. Я насквозь видел его предположения. Я почувствовал сильное раздражение, глухой гнев. Иронический взгляд Антуана выводил меня из себя. Г-жа де Лерэн поймала плед и снова закуталась. На мостике было уже светло.

– Ну, я оставляю вас. Почти рассвело, и у меня, наверное, ужасный вид. Я вовсе не хочу показаться в подробностях даже такому женоненавистнику, как г-н Гюртэн.

Раньше чем я успел предложить проводить ее, Лаура дошла до лестницы и быстро спустилась со смехом. Я наклонился через перила. Она, обернувшись, послала мне приветствие. Через мгновение она исчезла. Антуан на мостике бледнел и зеленел. Капитан подошел к нему:

– Итак, господин барон, это решено…

Антуан кивнул утвердительно. Капитан отдал приказ рулевому. Колесо повернулось под рукою последнего. "Амфисбена" пошла по ветру.

Я довел Антуана до его каюты и пошел лечь на койку.

Теперь море совершенно спокойно. Зыбь сделалась еле заметной. Шквал продолжался около тридцати шести часов. Сегодня утро было чистым и ясным. Открыли закупорки иллюминаторов. Только изредка волна вздымает зеленоватый завиток лучистого хрусталя, по которому пена рисует улетучивающиеся локоны сирены. В моей каюте приведено все в порядок. Стулья снова сделались славными, спокойными стульями. Носки и платки водворены в ящик, он задвинут обратно в комод. После тряски, которой мы подвергались, испытываешь приятное ощущение покоя и мира. Окончив свой туалет, я вышел на палубу. Слева на самом горизонте вырисовывается голубоватая полоса. Мы начинаем различать берег Африки. Таков результат нашего измененного курса и бегства "Амфисбены" от бури. Так соизволила прихоть Антуана. В эту минуту я заметил Жернона, идущего ко мне, размахивая руками. Чего он так волнуется?

Вскоре я узнал причину его жестикуляции. Бедняга Жернон испытал, жестокое разочарование. Спросив у г-на Гюртэна, скоро ли мы придет к Криту, он узнал от помощника капитана об изменении, внесенном в наш маршрут Антуаном, и что через несколько часов вместо того, чтобы пристать к Кандии, мы войдем в Тунисское озеро. Антуан не счел нужным предупредить об этом Жернона, и тот взбесился. Никакого Крита! А что же будет со статьей о раскопках в Кноссе и развалинами дворца Миноса, заказанной Жернону толстым журналом?