Анри де Ренье - Амфисбена

После этих уверений я покинула герцогиню. В общем, свидание дало результат очень ценный. Я, так сказать, снова стала существовать в глазах герцогини. Да, я была еще чем-то очень маленьким, пылинкой, зародышем, но я существовала, что очень много значит и чего, дорогой Жером, не могла бы добиться г-жа Картье! Поэтому на прощанье я не преминула выразить свою благодарность герцогине. Ей, по-видимому, понравилось мое поведение, и оно так расположило ее ко мне, что она поговорила со мною еще добрых четверть часа о колотье, которое у нее было прошлою ночью. Решительно я делала успехи в сближении с нею, и я уже думала, что она не отпустит меня, не представив всем Ребюфарам, которые строили гримасы со стен гостиной. Честь, конечно, была бы велика, но я предпочла бы засвидетельствовать свое почтение славному маршалу де Люрвуа, который таким молодцом висел в глубине своего сарая. Увы, я его не увидела, когда шла обратно! Дверь была закрыта… В ту же минуту большая коляска, в которую запряжена была старая лошадь, колыхнулась. Я видела, как, развалясь на подушках, герцог выехал на ежедневную свою прогулку… Он показался мне очень ослабевшим, бедный старик, и я боюсь, без игры слов, что он далеко не уедет!

Такова была, дорогой Жером, первая кариатида моего будущего положения в свете; вторая не менее заслуживает, чтобы я Вам набросала ее портрет. Дело идет о г-же Грендерель, жене Грендереля, известного директора "Соединенных банков". Особняк герцогини Порник-Люрвуа находится на улице Бон, а особняк г-жи Грендерель – на улице Монсо. Я не знаю, как моя мать познакомилась с Грендерелями, но я отлично помню, что раза два у них бывала и что г-жа Грендерель однажды навестила меня в монастыре. Этого было достаточно, чтобы я занесла ее в свой список.

Во всяком случае, г-жа Грендерель встретила меня очень любезно, и признаюсь, что визит мой имел для меня свою приятность: не то чтобы мне доставляло большое удовольствие болтать с г-жою Грендерель, но, разговаривая с нею, я все время имела перед глазами четыре удивительные картины Шардена, украшающие большую приемную особняка. Это четыре натюрморта; на одном изображены хлеб и лимон, на другом – котел с фруктами, на третьем – дичь, на четвертом – рыба. Эти четыре Шардена у г-жи Грендерель имеют вид семейных картин, так как г-жа Грендерель происходит из старого буржуазного рода. Они приобретают значительность эмблем. Действительно, г-жа Грендерель создана, скорее, чтобы ходить на рынок, чем для того, чтобы выезжать в свет. Какой отличной рыбницей, какой булочницей была бы она! Она высокого роста, сильная, коренастая, широкоплечая, квадратная. У нее красивые, крупные черты лица, большие, красивые глаза. Тело у нее сколочено на славу. Повторяю, совершенный тип лавочницы. Посмотреть на нее, то можно подумать, что она только и занята хозяйством и материальными заботами. Ну так Вы очень ошиблись бы, подумав так. Под крепкой этой оболочкою и внешностью хозяйки г-жа Грендерель скрывает романическую и забавную душу и полную неспособность вести дом.

Несмотря на воинственный свой вид, г-жа Грендерель мечтательна и ветрена. Ее неприспособленность к делам текущей жизни исключительна. Она в них ничего не понимает. Она знает это, и от этого на нее напала особенная робость. Спорить с поставщиками, отдавать приказание прислуге для нее сущее наказание. Потому всем в доме распоряжается Грендерель, заказывает кушанья, следит за расходом, делает покупки. Он довел это даже до того, что наблюдал за туалетами своей жены, и часто можно было видеть, как после какого-нибудь длинного заседания, где обсуждались финансовые интересы огромной важности, он останавливал свой экипаж у дверей какой-нибудь модной портнихи или известной модистки.

От такого супружеского вмешательства г-жа Грендерель имеет преимущество быть наиболее странно одетой и имеющей наиболее странные головные уборы парижанкой, но особняк Грендерелей находится в образцовом порядке. У г-на Грендереля сохранились традиции пышных откупщиков прежнего времени. Этот щупленький человечек, в чем душа держится, в очках, кажущийся полуживым и полуслепым, на самом деле является одним из выдающихся знатоков искусства. Он умеет обращаться с деньгами, но умеет обращаться и с редкими безделушками. Коллекция г-на Грендереля – одна из самых замечательных и хорошо составленных в Париже. Конечно, г-же Грендерель запрещено прикасаться к чему бы то ни было. Г-жа Грендерель рассеянна, и у нее несчастливая рука. Таким образом, не занимаясь ни хозяйством, ни туалетами, добрая г-жа Грендерель имеет много свободного времени в своем распоряжении. Она заполняет его чтением фельетонных романов.

В конце концов, эти фельетоны подействовали немного ей на голову. Жизнь для г-жи Грендерель представляется полной козней и опасностей. Потому она не выезжает из Парижа, под Парижем же она подразумевает богатые кварталы столицы, в частности квартал Монсо. В других местах вы не можете поручиться за безопасность. Главной темой разговоров г-же Грендерель служат опасности жизни. Говорят, что она к кучеру на козлы сажает полицейского агента, переодетого выездным лакеем. Что касается до путешествий, то г-жа Грендерель отказалась навсегда выезжать за черту города. Поехать дальше городских валов кажется ей неслыханною дерзостью, подвигом, достойным, чтобы люди сломали себе шею или им прострелили голову.

Чувство это содействовало тому, что г-жа Грендерель прониклась ко мне большим уважением. Подумайте: особа, отправившаяся в Америку и, что еще забавнее, – вернувшаяся оттуда! Разве это не чудо? Это изумление я могла прочесть на лице у доброй г-жи Грендерель, когда я явилась оказать ей долг вежливости. Она смотрела на меня взволнованно и удивленно. Как, такая молодая, и уже переезжала Атлантический океан, исколесила весь материк и из этого ужасного предприятия вернулась жива и здорова, с обоими глазами, ушами и четырьмя конечностями! Каких страшных опасностей я избежала! Мудрено ли в такой стране лишиться мужа! Развод – ничтожное приключение для человека, которому приходится испытывать столько других приключений. Я должна благодарить судьбу, что так дешево отделалась!

Добрая и нелепая г-жа Грендерель ни на минуту не могла себе представить, что эти пять лет я прожила там в изящном и комфортабельном коттедже, в окрестностях большого города, и что Берлингем представляет собою что-то вроде калифорнийского Сен-Джемса. Она не могла понять, как с меня не сняли скальп краснокожие и что я проводила время не в том, чтобы перестреливаться из револьвера с ковбоями, уметь обращаться с томагавком и лассо, жить в вигваме и есть за всеми трапезами пеммикан, как это описано в романах Густава Эмара, Майн Рида и Габриеля Ферри, которыми она упивается. Это превосходило ее сообразительность, и она думала, что я скрываю перипетии моего существования в саваннах и пампасах, щадя ее чувствительность. Потому она всячески вызывала меня на откровенность. Мне бы ничего не стоило, дорогой Жером, уверить ее, что Вы с головы до ног покрыты татуировкой, носите кольцо в носу и перья на голове. Она приписывала мою сдержанность моей скромности. Но затруднения мои этим не ограничивались. Если я вышла невредимой из отдаленных опасностей, мне предстояло еще избежать опасностей парижских. Одинокая молодая женщина подвержена там всякого рода случайностям и неудобствам. И добрая г-жа Грендерель предоставляла к моим услугам тот незначительный запас опытности, что она имела, чтобы быть моим путеводителем по этому лабиринту.