Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах Том 5

1но без порядка, без системы, и потом забывал. И то

2было знаком большой доверенности, какой он не оказывал никакой другой женщине, особенно девушке: значит, он много ценил ее, то есть отличал от прочих. Этим и ограничивалось его исключительное внимание к ней. Благодаря ее

3робкой, самолюбивой застенчивости он видел только залоги

4прекрасного будущего, но

5не угадывал он сознательно и вполне прекрасной, простой, естественной женщины во всем блеске лучей прелести, благородства, глубокой бездны

6ума и сердца, которую ему придется наполнять и никогда не наполнить.

7Но она не забывала его летучих уроков,

8она бессознательно проникалась его духом, его взглядом

9и оттого так легко

10управилась с первым опытом, с первой любовью, в которую многие женщины неразумно

11и неосторожно кладут всю жизнь. Штольц, предвидя в браке конец

12своей внешней, общественной жизни, не предвидел, до какой степени поглотит его жизнь внутренняя,

13семейная, как он будет жить не одной, а двойной жизнию и какое бремя нескончаемой

241

заботы возложит на него эта девочка, это хорошенькое дитя… И вдруг эта жизнь с Ольгой, кажется такая тихая, обратилась ему в вечный труд и науку.

1Еще до женитьбы, в Париже, он был поражен

2ненасытною жаждою ее ума, подвижностью

3ее характера, а женившись, он открыл, что жажда ее сердца никогда не унималась и что его ума, сердца, опыта, знаний – ставало, конечно, на удовлетворение этой жажды, но только при неусыпной бдительности, при непокладном труде и усилиях, при вечной борьбе и движении. ‹л. 184›

Только напряженной любовью и вниманием, расположенных

4в строгой и мудреной системе, удавалось ему унимать порывы то ума, то сердца, прерывать лихорадку жизни, укладывать в строгие размеры и давать плавное течение. И то на время: едва он закрывал доверчиво

5глаза, там опять поднималась тревога, слышался новый вопрос

6беспокойного

7ума, вопль или стон встревоженного

8или утомленного сердца и вновь надо было готовить свежую, новую пищу, вновь успокоивать раздраженное воображение, уснувшее самолюбие. Он предвидел, что

9это будет всегда так, даже когда она сама довоспитается до строгого понимания

10жизни, сердце, ум, воображение никогда не уснут, что она будет вечно бьющимся пульсом его жизни и что

11ему всегда придется наблюдать, чтоб он бился ровно, что сама она не в силах взять на себя многого в жизни и что ему предстоит вечно бороться с двумя жизнями вместо одной. Вдруг, внезапно ум ее пустел, и это было

12еще

13меньшее зло: надо было будить ее самолюбие, звать к труду,

14искать пищи

15и готовить новую пищу, быть на

242

страже ума,

1пока он переваривает заданную пищу.

2Там сердце вдруг томится чем-то, не пустотой, нет, а требует нового, иногда небывалого фазиса жизни,

3воображение напевает таинственным голосом, и она вслушивается

4в этот голос, сердце ищет этих звуков около себя

5– и ему опять задача отыскивать

6ключ

7к периодической скуке, к этим порывам к чему-то, куда-то, и не всегда помогали ему физиологические объяснения, и нервы не всегда оправдывали

8в ее глазах явление.

9Надо было творить, и он, как художник, как мыслитель, созидал ей разумное, полное значения бытие, ткал ей существование, как Пенелопа, и распускал опять ткань. ‹л. 184 об.›

Она любила детей по природе и по сознанию, как долг.

10Но просидев долгие часы

11у колыбели

12и отходя, она искала усталым

13взглядом Карла, и

14потом взгляд этот блуждал вокруг и искал – не кого-нибудь, а еще

15чего-нибудь. Карл караулил этот взгляд и обращал его от детского долга на другой какой-нибудь

16уже готовый долг жизни, бравший столько же часов, созданный или по крайней мере открытый

17им.

18Задумывалась она над явлением,

19он вручал

20ей ключ, томила ли ее глухая грусть, он дорывался до дна и подводил

243

ее к источнику и потом возводил и то и другое в идею и правило. То, что он прежде кидал ей беспорядочно, теперь приводилось в строгую систему – и жизнь ее

1текла, постоянно сопутствуемая идеею и согретая

2теплотою любви, в которую они оба верили и которой были достойны. Вера в случайности, туман – всё исчезало, и галлюцинаций в жизни не было. Светла, проста, разумна и свободна открывалась перед ней жизнь, и она, как будто в прозрачной воде, видела в ней каждый

3камешек, рытвину и потом чистое дно.

4‹л. 185›

Сноски к стр. 5

1 Исправлено: это

2 Исправлено: чем-то измятые

3 Слова: ни румяный – исправлены: не был ни румяный

4 Исправлено: а так

5 Слова: но теперь – исправлены: Теперь

6 На полях листа наброски к последующему тексту: [ 1. Переделать начало так:

Его будят записками, то от приятелей, то от женщины, [с которой] которая его любит, наконец, дворник приходит понуждать его съехать с квартиры, потом он вспоминает о письме старосты, потом Захар со счетами. Он всякий раз хочет вставать и всё лежит, волнуясь, однако же, что много дела. Лакей не дождался ответа, ушел, он велел зайти за ответом, тот пришел – всё еще не готово, и [ушел] так ушел только с словесным приказанием, с квартирой сцена известная, со счетами, с письмом старосты тоже. Так и проходит утро. Женщина влюблена в него и зовет его в театр, чтоб оттуда вечером к ней. Он в театр не поспевает. Облом‹ов› любил полежать и в темной комнате, не спать, так полежать.

2. – Что это у нас хорошо пахнет, Захар?

– Нет, нехорошо.

(От раздушенной записочки). ]

3. Захар любил сидеть у печки на полу и, глядя на огонь, мешать кочергой. Он и мечтал тогда, уносился к себе в Обломовку, оттого и любил топить.

Обломов вскакивал иногда с постели и ночью‹как В. А. Яз‹ыков›, метался в тоске, что он ничто, что он не исполнил своего назначения.

4. – Захар! сколько я чашек чаю выпил?

– Две.

Застал

5. Пока Захар мурлыкал, сидя с кочергой, Обломов ворочался‹уж‹?› вечером, перед театром).

Его волновала мысль о страсти, когда человек плавает в ней, как в океане, когда, ослепленный, подавленный ею, он волнуется, как у ног женщины; любовь, эксальтация – всё в нем работало ‹?›, как волканический огонь в груди земли. Нервы его пели, музыка нерв, он вскакивал, ходил и потом, усмиренный, ложился опять.

Иногда он, гонимый вихрем мыслей и чувств, – он улетал куда-то высоко, он делал неимоверные подвиги, потом падал с облаков и ночью, один, вскакивал и плакал холодными слезами, слезами отчаяния над своим бессилием.‹Это, пожалуй, пусть он рассказывает Почаеву.)

Сноски к стр. 6

1 Исправлено: робко озарить

2 Далее вписано: и сомнением