Шарлотта Бронте - Шерли

— Меня тоже. По воскресеньям у нас всегда горячий обед, а сегодня будет жареный гусь, рисовый пудинг и пирог с яблоками. Я всегда ухитряюсь узнать все заранее, а эти блюда люблю больше всего. Но, если хотите, я ими пожертвую.

— У нас на обед только холодное. По воскресеньям мой дядя не разрешает без нужды разводить стряпню. Однако я должна вернуться: если я запоздаю, дома будут волноваться.

— Ну и что? То же самое произойдет и в Брайермейнсе! Мне кажется, я уже слышу, как отец посылает мастера и пятерых красильщиков во все стороны искать в снегу тело своего блудного сына и как моя мать раскаивается в своих многочисленных неправедных поступках по отношению ко мне, — это когда меня уже нет в живых!

— Мартин, как себя чувствует мистер Мур?

— Вот ради чего вы пришли, — только ради этого вопроса!

— Не томите, отвечайте скорее.

— Черт бы его побрал! Ему не стало хуже, но с ним обходятся так же дурно, как если бы он томился за решеткой в одиночном заключении. Они хотят сделать из него либо сумасшедшего, либо маньяка и установить над ним опеку. Эта Хорсфолл морит его голодом. Вы сами видели, как он отощал.

— В тот день вы были очень добры, Мартин.

— В какой день? Я всегда добр и служу примером для других.

— Когда же вы снова будете таким?

— Вижу, чего вы хотите, но не гладьте меня по шерстке, я вам не котенок.

— Но это нужно сделать. Это доброе дело, и оно совершенно необходимо.

— Какая вы бойкая! Вспомните, я тогда сам все устроил по своей доброй воле.

— И вы снова это сделаете.

— И не подумаю. Слишком много хлопот, а я дорожу своим покоем.

— Мартин, мистер Мур хочет меня видеть, и я хочу видеть его.

— Возможно, — холодно заметил Мартин.

— Очень нехорошо со стороны вашей маменьки не пускать к мистеру Муру его друзей…

— Скажите ей об этом сами!

— Его родственников…

— Пойдите и убедите ее!

— Вы же знаете, из этого ничего не выйдет. Но я не отступлюсь. Я все равно его увижу. Если вы не желаете мне помочь, я обойдусь без вашей помощи.

— Действуйте! Нет ничего лучше, как полагаться только на свои силы, зависеть только от самого себя.

— Я вижу, вы стараетесь меня обидеть, но сейчас мне некогда вас уговаривать. До свиданья.

И Каролина зашагала прочь, закрыв зонтик, — удерживать его против ветра она не могла.

«Пожалуй, она не пуста и вовсе не так уж ограниченна, — подумал Мартин. — Хотел бы я посмотреть, как она обойдется без моей помощи! Впрочем, ради пятиминутной беседы с этим Муром она, кажется, готова пройти сквозь огонь и воду, а не то что через метель. Вот теперь я считаю, что утро было удачным: разочарование в начале только помогло скоротать время, а когда она наконец явилась, мои опасения и приступы злости сделали короткую беседу с ней еще приятнее. Она надеялась сразу же уговорить меня, но за один раз это ей не удастся. Ей придется просить снова и снова! Я еще помучу ее в свое удовольствие, она еще у меня поплачет. Пускай! Я хочу узнать, как далеко она зайдет, что сделает и на что отважится, чтобы добиться своего. Все-таки странно, что одно человеческое существо может столько думать о другом, как Каролина о Муре. Однако пора домой. Очень есть хочется, — должно быть, уже время обеда. Интересно, поспею я к гусю и кому достанется сегодня самый большой кусок яблочного пирога, мне или Мэттью?»

Задумано было хорошо! Для собственного удовольствия Мартин затеял весьма искусную интригу. Однако и гораздо более умудренным годами и опытом интриганам часто приходится видеть, как судьба, эта беспощадная хозяйка, сметает своей могучей рукой паутину их самых искусных замыслов. В данном случае все планы Мартина разбились о непоколебимую стойкость и волю Мура.

Мур собрался с силами и восстал против деспотизма миссис Хорсфолл. Каждое утро он изумлял эту матрону новыми причудами. Прежде всего он снял с нее обязанности камердинера и впредь пожелал одеваться сам. Затем он отказался от кофе, который она приносила ему по утрам, и захотел завтракать вместе со всеми. В конце концов он вовсе запретил ей входить в свою комнату и в тот же день сам выглянул было на улицу под дружные вопли всех женщин в доме. А на следующее утро он пошел с мистером Йорком в его контору и попросил послать в трактир за каретой. Мур сказал, что хочет сегодня же вернуться домой, в лощину. Вместо того чтобы воспротивиться, Йорк его поддержал, хотя миссис Йорк утверждала, что этот поступок погубит Мура. Когда карета прибыла, Мур без лишних слов вынул кошелек, и звон монет заменил слугам и миссис Хорсфолл звук благодарственных речей. Сиделка прекрасно поняла и полностью одобрила этот язык, вознаградивший ее за все неприятности. Она и ее пациент расстались лучшими друзьями.

Ублаготворив обитателей кухни, Мур отправился в гостиную; теперь ему предстояла куда более трудная задача — умиротворить миссис Йорк. Хозяйка дома была глубоко уязвлена его поступком, ее обуревали мрачные мысли о глубине человеческой неблагодарности. Мур подошел к ее креслу и наклонился над ней так, что ей волей-неволей пришлось на него взглянуть, хотя бы для того, чтобы отослать его прочь. Бледное, похудевшее лицо Мура было все еще красиво, а улыбка, светившаяся в его запавших глазах, — ибо он в этот миг улыбался, — придавала ему выражение своеобразной суровой нежности.

— Прощайте, — сказал он, и при этих словах улыбка, промелькнув, растаяла на его лице Мур уже не владел, как прежде, своими чувствами и был настолько слаб, что не мог скрыть даже малейшего волнения.

— Почему вы нас покидаете? — спросила она. — Мы бы сделали все на свете, только бы вы побыли здесь, пока не окрепнете.

— Прощайте, — повторил он и добавил: — Вы были для меня матерью; обнимите же вашего своенравного сына!

По иноземному обычаю, — ведь Мур и был иностранцем, — он подставил ей сначала одну, затем другую щеку, и она поцеловала его.

— Как много хлопот и волнений я вам доставил, — пробормотал он.

— Больше всего вы беспокоите меня сейчас, упрямый человек, — прозвучало в ответ. — Ну кто будет ухаживать за вами в лощине? Ведь ваша сестрица Гортензия разбирается в таких вещах не лучше малого ребенка.

— И слава Богу; за мной здесь столько ухаживали, что мне этого хватит на всю жизнь.

Тут в комнату вошли девочки: плачущая Джесси и спокойная, но помрачневшая Роза. Мур вывел их в прихожую, чтобы успокоить, приласкать и расцеловать на прощание. Он знал, что их мать не выносит, когда при ней ласкают кого-нибудь, и сочла бы для себя обидой, если бы он на ее глазах погладил даже котенка.

Мальчики стояли возле кареты, когда Мур садился в нее, но с ними он не попрощался, а лишь сказал Йорку: