Бертольд Брехт - Трехгрошовый роман

Полли точно представляла себе его наружность: она описала ее лесоторговцу.

Он белокур, тонок, как оса, и так элегантен, что даже в костюме докера его принимают за переодетого джентльмена. У него зеленоватые глаза. С женщинами он ведет себя как рыцарь.

Полли была в ударе. Господин Бекет, несомненно, произвел на нее впечатление.

Они усиленно танцевали, и госпожа Пичем слышала только обрывки их разговоров. К ее удивлению, Полли говорила исключительно о господине Смайлзе и о том, какой он веселый. Было даже видно, как у Джимми размякал воротничок.

Полли, судя по всему, основательно зацепила его.

На следующее утро он уже опять стоял на тротуаре напротив лавки. После обеда он отдал госпоже Пичем визит – к величайшему ее огорчению, так как она боялась Пичема, который ничего не подозревал; ему нужно было осторожно разъяснить положение вещей.

Господин Бекет сидел в гостиной на краешке обитого красным бархатом стула и предостерегал госпожу Пичем относительно Смайлза – весьма недоброкачественного молодого человека, видавшего виды, отчаянного юбочника. Он спросил, не преследует ли Смайлз Полли письмами, и, повидимому, не прочь был тут же поискать в кафельной печи их обрывки.

Уходя, он встретил Полли на лестнице и проводил ее до курсов. Она болтала о родительском доме, о множестве людей, постоянно посещающих его, о молодых людях из костюмерных, у которых она имеет большой успех, потому что всегда мила с ними.

Лесоторговцу показалось, что у нее синие круги под глазами. Это его очень расстроило.

Он представил себе ее в этом большом, похожем на голубятню доме с бесчисленными дверями, из которых то и дело выходят молодые люди, – то есть в довольно неблагоприятном для молодой девушки окружении. Его не покидала мысль о происшествии, имевшем место на пикнике, – точнее, при возвращении с пикника. Об этом происшествии ему не удалось поговорить ни теперь, ни позднее, когда ряд тяжелых, следовавших один за другим ударов судьбы лишил его возможности обстоятельно побеседовать с женой, однако оно чрезвычайно занимало его мысли. Вместе с сомнением в невинности Полли оно возбудило в нем необыкновенный к ней интерес.

Он редко в кого так влюблялся, как в Персика. Тут сыграло роль счастливое совпадение различных обстоятельств.

«Было бы в корне неправильно, – говорил он себе подчас, анализируя свои чувства, – спрашивать себя, женюсь ли я на девушке ради ее денег или ради нее самой. Эти две причины часто совпадают. Немногие качества девицы вызывают в мужчине такое плотское возбуждение, как ее богатство. Я бы, разумеется, и без того стремился обладать ею, но, по всей вероятности, не столь страстно».

Лесоторговец не был новичком в амурных делах. В прошлом за ним числилось несколько – между прочим, одновременных – браков. У него не хватало времени на интрижки, ибо он был поглощен различными крайне опасными делами и обременен тяжелыми заботами. Ему было, однако, совершенно необходимо вступить в новый брак: его лавки были далеко не в блестящем состоянии.

Кроме того, в его бумажнике хранились многочисленные газетные вырезки, содержавшие интервью, данное начальником полиции журналистам относительно грабителя и убийцы Стэнфорда Силза, по прозванию Нож. Вырезки были посланы ему анонимно, и это его очень беспокоило. Оттого-то он и не высказал всего, что вертелось у него на языке.

Примерно неделю спустя негоциант Джонатан Джеремия Пичем попал вследствие происков некоего господина Кокса в крайне затруднительное положение и устремил взор на свою расцветающую дочь.

Уильям Кокс был по профессии маклер. Судя по его визитной карточке, где-то в Сити у него была контора; однако едва ли кто бывал в этой конторе, да и сам он никогда в нее не заглядывал. Это и не имело смысла, так как в конторе находилась одна-единственная бледная, худосочная девица, сидевшая за старой пишущей машинкой с разбитым шрифтом, что, впрочем, нисколько ее не тревожило, так как ей все равно нечего было писать. Девица сидела в конторе только ради почты, поступавшей в этот адрес, ибо своего домашнего адреса господин Кокс никому не давал. Он никого не принимал у себя и все свои дела обделывал в ресторане.

Он говаривал: «Мне не нужен аппарат. Я делаю только большие дела». Он не хотел прикасаться ни к чему грязному и никогда не снимал перчаток. Кроме того, он носил стандартные светло-серые костюмы, лиловые носки и ярко-красные галстуки. Он считал, что к его фигуре пойдет любой готовый костюм, хотя он был высок ростом и тощ. Он был также уверен, что все принимают его за военного в штатском, и поэтому держался очень прямо.

Итак, служебный персонал стоил Коксу недорого, но он все же не обходился без помощников. В некоторых министерствах сидели люди, приносившие ему по меньшей мере столько же пользы, сколько принесли бы два-три отъявленных лентяя бухгалтера.

Такого человека он имел, например, s морском министерстве. И от нега в один прекрасный день узнал, что правительству ее величества кое-что требуется: ему требуются транспортные суда для перевозки войск в Кейптаун. Кокс решил пойти навстречу желаниям правительства.

Ввиду того что это дело было связано с морем, он стал расспрашивать в одном кабачке, посещаемом моряками невысокой квалификации, – стандартном кабачке, – нет ли где кораблей постарее . И кое-что он разыскал. Корабли эти принадлежали корабельной конторе «Брукли и Брукли» – тоже в своем роде стандартной фирме.

В ту пору в Лондоне было много людей относившихся не слишком щепетильно к попыткам правительства опереться в южноафриканской войне на деловые круги. Они готовы были в любой момент продать правительству джем; есть они его стали бы с гораздо меньшей готовностью. Господин Кокс не принадлежал к их числу. Он не хотел наживаться на несчастье своей родины и втягиваться в безобидные, но канительные разыскания, для которых требуются конторы и пишущие машинки. Всякий другой на месте господина Кокса, имея подобные связи, давно бы уже предложил правительству те суда, о которых он узнал в кабачке. Они были вместительны и, как удалось выяснить путем осторожного опроса фирмы «Брукли и Брукли», стоили дешево.