Бертольд Брехт - Трехгрошовый роман

– Проклятая нога!

Полли вместе с матерью в своей маленькой розовой светелке шила приданое для ребенка, когда Бири крикнул ей с порога, что отец зовет ее.

Она побежала вниз, не выпуская из рук иголки и нитки.

Господин Пичем, одетый для выхода, коротко сообщил ей, что он желает вместе с ней обойти д-лавки.

Они пошли по Олд Оук-стрит по направлению к центру. Был солнечный осенний день. Листва пожелтела, и по каналу плыли каштаны.

Пичем молчал, ему не о чем было говорить с дочерью. Тем не менее она сочла эту прогулку вдвоем благоприятным признаком и, так как прозрачный, золотой осенний воздух скрашивал даже эти нищенские кварталы, чувствовала себя превосходно.

От О'Хара не было никаких вестей. Господин Кокс на Олд Оук-стрит больше не появлялся. Отец ее стал заметно спокойнее. Казалось, напряжение несколько ослабло.

На Бэк-стрит они зашли в первую лавку. Дородная женщина торговала там кухонной посудой и различными инструментами. Она была знакома с Полли и поэтому хоть и ворчливо, но все же отвечала на вопросы Пичема.

Она сказала, что в последнее время ей привозят совсем мало товара. Если бы ее муж не был жестянщиком и не занимался починкой садовых инструментов и ламп, они уже давно умерли бы с голоду. Впрочем, им теперь обещали регулярно поставлять жестяные изделия.

Плату за помещение они кое-как вносят – правда, с опозданием. Они не первые владельцы лавки: до них тут торговали другие. Их предшественник оставил в лавке весь инвентарь, с тем чтобы они погасили его задолженность хозяину помещения.

– Это только начало, – пояснила Полли, когда они пошли дальше. – Все эти лавки существуют не больше полугода, и арест Мэка был для их владельцев тяжелым ударом. Но дела идут все лучше. Тем, кто устоит, обеспечено безбедное существование.

Пичем ничего не ответил.

Они молча прошли несколько улиц.

К следующей лавке, которую они посетили, примыкала сапожная мастерская. У владельца было человек шесть детей, старшие работали в мастерской.

Кожа, по их словам, еще и теперь поступала в достаточном количестве. Даже в самую тяжелую пору, когда другие лавки на протяжении нескольких недель не получали ничего, им забрасывали небольшие партии кожи. Правда, попадался брак, а куски вымерялись целиком, так что они принуждены были оплачивать и негодный товар.

Сам владелец, к сожалению, был болен. Кроме того, в чулане, где они работали, приходилось круглый день жечь свет, который обходился недешево.

– Все-таки это лучше, чем работать на фабрике, – сказала хозяйка. – Там вообще ни черта не заработаешь.

Пичем кивнул и спросил, кто устанавливает цены на готовую обувь – не фирма ли, поставляющая сырье?

Ответ гласил: да, и притом слишком низкие. Когда они вышли на улицу, Пичем спросил дочь:

– А они вообще когда-нибудь отчитываются?

Полли сказала, что, насколько ей известно, они получают новые партии товара только после того, как отчитались в старых. Она боялась, что лавки очень не понравились ее отцу, так как он упорно молчал.

В третьей лавке они никак не могли приступить к расспросам, так как владелец сразу же заговорил о беспорядках в доках.

– Всех этих коммунистов , – сказал он, – нужно повесить. Они бьют оконные стекла, как будто фабриканты нам их отпускают даром! Они ненавидят нас, потому что у них ничего нет, а у нас кое-что есть. Им никак не удается выплыть, и поэтому они хотят, чтобы все тонули с ними вместе. К чертям труд, прилежание, все! Пускай хорошему работнику живется не лучше, чем плохому! Это же сущие антихристы! В нашем доме тоже есть несколько человек из их братии. Пить они не пьют, зато делают вещи похуже! Они все готовы вытащить у человека – табуретку из-под задницы, только дай им волю! Точно мы не достаточно бились и маялись! Одну ошибку сделал господин Мэкхит: не надо было ему связываться с этим евреем Аароном! Он от него еще натерпится!

Пока он болтал, Пичем осмотрел лавку. В грубо сколоченных застекленных ящиках лежали дешевые часы. Раскупались главным образом будильники. Торговали тут и трикотажем и даже табаком. Вывеска гласила: «Мелочная торговля».

У супружеской четы, которой принадлежала лавка, был нездоровый вид. Муж был уже третьим владельцем – третьим, пытавшимся встать на собственные ноги. Судя по его внешности и по внешности его жены, попытка эта стоила им немалых усилий.

У него были раболепные манеры, мало вязавшиеся с его массивной фигурой. Жена молчала и угрюмо поглядывала на посетителей.

– Почти все лавки таковы, – робко сказала Полли когда они вышли. – Ты хочешь осмотреть и остальные?

Они проехали немного в конном омнибусе и заглянули еще в несколько лавок.

Перед одной из них Пичем остановился и с непроницаемым выражением лица уставился на тротуар. Владелец лавки нарисовал мелом на тротуаре элегантного господина в цилиндре и присовокупил к рисунку список цен. Эта техника была знакома Пичему.

Светло-русый, сравнительно молодой еще человек, стоявший за прилавком, на котором были разложены костюмы, сказал им:

– Знаете ли, тут можно заработать! Оборот не так уж мал. Если нам опять дадут дешевое сырье, разрешат чуточку повысить цены и избавят нас от конкуренции крупных магазинов, можно будет жить. Как-никак мы встаем в пять утра и ложимся не раньше десяти-одиннадцати вечера. Ведь должно же когда-нибудь получиться… Как по-вашему?

В другой лавке они натолкнулись на смену хозяев.

Выезжавшие, по-видимому, оттягивали отъезд до последней минуты. Они все еще стояли с детьми и мебелью в крошечной оштукатуренной каморке, в то время как новые владельцы уже выгружали свои пожитки с подводы на тротуар.

Дети ревели, расстроенные родители шлепали их. Вошли новые владельцы – рослые, спокойные люди с молчаливым ребенком. Женщина сейчас же начала расспрашивать, сколько надо платить за газ и действительно ли тут сухо.

Выезжавшие ругались, а новички явно конфузились. Они поняли, что совершили ошибку, начав расспрашивать прежних хозяев, и уже больше ничего не хотели слушать. Но те не могли остановиться.

– Разумеется, к тому, что они говорят, нельзя относиться серьезно, – пояснил новый владелец, обращаясь к Полли и ее отцу и слегка краснея. – Они озлоблены. Выходит так, что все виноваты в их несчастье, только не они сами.

А жена его сказала презрительно:

– Фабричные! Они едут в Ланкашир наниматься на прядильную фабрику. И зачем только такие люди берутся за самостоятельное дело? Фабрика – самое подходящее для них место.

Все же она тревожно поглядывала на большое пятно от сырости, которое ей торжествующим жестом показала прежняя хозяйка. Когда они осматривали помещение, пятно было заставлено платяным шкафом.