Лесли Хартли - По найму

Эти слова застали леди Франклин врасплох. До сих пор ей казалось что она самым тщательным образом изучила все, что имело хоть малейшее отношение к ее трагедии, но ей и в голову не приходило, что Филиппу было бы неприятно услышать, что она его любит. Не может быть! Неправда! Печаль и раскаяние сплотили ряды и совместными усилиями навели порядок.

— А вы ей об этом когда-нибудь говорили? — робко осведомилась леди Франклин.

— Кому, миледи? — не понял Ледбиттер, за то время, пока леди Франклин предавалась молчаливому самобичеванию, начисто утерявший нить разговора.

— Вы когда-нибудь говорили вашей жене, что любите ее? — выдавила из себя леди Франклин.

— Еще бы! — равнодушно отозвался Ледбиттер. — Только она, по-моему, относится к этому с большой иронией.

— Не может быть, — пробормотала леди Франклин. — Не может быть, — повторила она уже уверенным голосом. — Если я хоть что-то понимаю в женской психологии, женщины всегда надеются это услышать — для них это самое важное в жизни. Да и мужчины, что бы вы ни говорили, тоже относятся к этому очень серьезно! Признайтесь, как бы вы себя чувствовали, если бы ваша жена ни разу не сказала вам, что любит вас?

Ледбиттер, сохраняя внешнюю невозмутимость, про себя молил Бога, чтобы у него не лопнуло терпение.

— Думаю, я как-нибудь это пережил бы, миледи, — произнес он.

Леди Франклин улыбнулась в ответ, и ее нижняя губка, которая уже начала было предательски подрагивать, чуть выпячиваясь вперед и портя ее профиль, вернулась в исходное положение.

— Не знаю, не знаю, — сказала она. — Все это гораздо сложнее, чем может показаться. Не дай вам Бог испытать такое. Я, конечно, не сомневаюсь, что вы бы и тогда не сплоховали, но, поверьте мне, с этим не шутят. Если вы что-то хотите сказать жене — о том, что вы ее любите, или о чем-то не менее важном, — торопитесь, не откладывайте: потом будет поздно, и несказанные слова отравят вам жизнь, как это случилось со мной.

«Господи! Сколько раз можно повторять одно и то же!» — тоскливо подумал Ледбиттер, но вслух произнес:

— Постараюсь не забыть, миледи.

Все их беседы складывались одинаково. Сначала обсуждалась трагедия леди Франклин, а затем мифическая семейная жизнь Ледбиттера. Как известно, если не хочешь, чтобы тебе говорили неправду, не задавай вопросов. Леди Франклин постоянно задавала вопросы, и Ледбиттер ей постоянно лгал. Он это делал без зазрения совести, ибо привык выдавать клиентам то, что те хотели получить. В теории клиент всегда прав, в реальности обычно получалось наоборот, но Ледбиттер уважал теорию, позволяя себе отступления от правил только в тех редчайших случаях, когда «они» доводили его до белого каления и не было сил сдержаться.

Под корректной бесстрастностью Ледбиттера таились неведомые ему самому темперамент и фантазия художника. Подобно тому, как в драке он знал наперед, что предпримет его соперник (и, кстати, мог бы стать неплохим боксером, не будь убежден, что лупить друг друга по физиономии — занятие для дураков), так и в жизни он умел извлекать преимущество из самых неожиданных и неблагоприятных положений, в которые ставила его судьба. Интересуешься моей частной жизнью? Отлично — можем доставить такое удовольствие. И он, много лет не знавший, что такое любовь, считавший чувства помехой и прогонявший их из своей жизни, как прогнал бы солдата, вздумавшего появиться на утренней поверке с цветком в петлице, с каким-то сладострастием принялся сочинять для леди Франклин небылицы о себе и своей семье. Постепенно, эпизод за эпизодом, словно в многосерийной радиопьесе, слагал он сагу о счастливой семье — муж, жена и трое детей. Разумеется, далеко не все было в их жизни безоблачно — кто-то болел, они ссорились, огорчались, постоянно не хватало денег. Но какие бы испытания ни выпадали на их долю — как-то Ледбиттер объявил о кончине дальнего родственника и целую неделю проносил на рукаве траурную повязку в тон своему неизменному черному галстуку, — все это происходило на фоне общей умиротворенности, где преобладали голубые и розовые тона, а на столе всегда стояла коробка шоколадных конфет, — образ, навеянный сном, в котором он был женат на женщине, как две капли воды похожей на леди Франклин.

Укладываясь спать, Ледбиттер всякий раз пытался сосредоточиться на этом сне в надежде, что он опять ему приснится. Но не тут-то было: сон не возвращался, не спешил ему на помощь. Самое удивительное заключалось в том, что наедине с собой Ледбиттер помнил сочиненные им небылицы в мельчайших подробностях, но как ни старался, ничего нового придумать не мог: его воображение тотчас же попадало в затор. Стоило, однако, появиться леди Франклин и занять привычное место на переднем сиденье, в сознании загорался зеленый свет и он мчался на всех парах в мир фантазии.

Ледбиттер рассказывал не только о своей семейной жизни. Он настолько привык к леди Франклин, что порой забывал, что имеет дело с клиентом — исчезало обращение «миледи», пропадали все те интонации и словесные обороты, что употреблялись при общении с клиентами, он говорил с ней, как с близким человеком, не подозревая, что такая откровенность во многом объяснялась тем, что леди Франклин вызывала у него симпатии. Он рассказывал о своей работе, о том, как трудно поспевать на вызовы вовремя, о том, как подводят его порой те водители, которых он присылал вместо себя. У кого что болит, тот про то и говорит — в полном соответствии с этой пословицей Ледбиттер, отставив формальности, все чаще и чаще делился с леди Франклин своими огорчениями. Он говорил, что дом и семья — это, конечно, прекрасно, но стоит выйти за дверь, как ты оказываешься в мире, где все несутся сломя голову и отпихивают друг друга, а вперед вырываются самые наглые и бесцеремонные, которым лично он спуску не дает. Леди Франклин была хорошей слушательницей — она на удивление располагала к откровенности и, затаив дыхание, внимала его рассказам про жизнь, совершенно не похожую на ее собственную. Ей казалось, что она наблюдает за ожесточенной баталией, находясь на безопасном расстоянии: слышит выстрелы, видит, как схватываются врукопашную бойцы. В ее кругу мужчины были друг с другом мягки и предупредительны — как женщины, даже еще мягче, в отношениях — во всяком случае, внешне — царили тишь да гладь. Но в мире Ледбиттера мужчинам приходилось, не щадя сил, отстаивать свои права — словами, а в иных случаях и кулаками. Ледбиттер не любил уступать в словесных поединках, он привык оставлять последнее слово за собой, а если это не помогало, у него всегда находилось кое-что покрепче, чем слово. Но он слишком уважал себя, чтобы хвастать своими победами перед леди Франклин. Обычно он ограничивался такими эвфемизмами, как «я устроил ему день рождения» или «он узнал от меня свой гороскоп». В перепалках с водителями встречных машин требовались мгновенная реакция и хорошо подвешенный язык. Но Ледбиттер избегал демонстрировать свои таланты в присутствии леди Франклин: это противоречило его понятиям о том, как вести себя при пассажирах. Но, чуть прислушавшись и присмотревшись (для чего пришлось слегка приоткрыть те ставни, что после смерти мужа отгородили леди Франклин от внешнего мира), она убедилась, что Ледбиттер рассказывал чистую правду. Угрюмые автомобилисты, казалось, решили передавить всех пешеходов. Таксисты высовывались из окон и бешено переругивались друг с другом, владельцы частных машин закатывали глаза и бормотали под нос проклятья, водители автобусов с презрительной усмешкой взирали на них со своих олимпийских высот; если позволяло время, возникали скорострельные перепалки. Шла великая война слов.