Лесли Хартли - По найму

Но все равно Эрнестина — наш человек. Мы все время говорим и думаем о ней, потому что очень хотим помочь ей вернуться к нормальной жизни. Пока она вся какая-то замороженная: как вклад в иностранном банке. Впрочем, с ее вкладами как раз полный порядок: в отличие от своей хозяйки они вовсе не заморожены и живут напряженной жизнью. Я прямо-таки вижу, как ее активный баланс дружески похлопывает по плечу наши лицевые счета (где кредит, увы, превышен): на редкость приятное ощущение. Нет, мы просто не имеем права потерять Эрнестину. Будь ангелом, позвони ей и спроси, а что, если мы забежим к ней в четверг на чашку чая. Или нет: лучше пригласи ее к нам на огонек на той неделе, будут только самые близкие, и больше никого.

Только она все равно не придет. Соберутся все — и Джаспер, и Арчи, и Хьюи — он-то никогда не отказывается от приглашений, и Констанция тоже заглянет: она всегда приходит, если приходит Хьюи, только вот Эрнестины мы не дождемся...

Ты, наверное, слушаешь меня и думаешь: какие чудовищные речи! Скажи честно: тебе не противно все это выслушивать? Тебе не стыдно за свою старую подругу? За ее вульгарность? Но я хотела как лучше, наша милая и очаровательная Эрнестина — умница, несмотря на все ее фокусы. Просто нам очень хочется найти для нее достойную пару — что в этом дурного? Мы обязаны проследить, чтобы она не стала добычей первого встречного авантюриста — это должен быть человек, которого мы знаем и ценим.

...Что ты, что ты, она терпеть не может Франклинов, они слишком спесивые, а кроме того, служат ей живым укором. Они считают, что она угробила их дорогого Филиппа, — и только укрепляют ее в сознании своей вины. Конечно, если б у нее был ребенок... Впрочем, нет: наше общество ей гораздо полезнее, ей так не хватает трезвых, практичных людей: одним словом, ей очень не хватает нас.

Я, конечно, шучу, но вообще-то кто знает — может быть, ей и впрямь было бы лучше с Джаспером, Арчи или Хьюи (он-то, по крайней мере, не знает, что такое угрызения совести), чем вариться в собственном соку, жить призраками прошлого в своей золотой клетке, которая, не ровен час, может превратиться в палату дома для умалишенных. Романчик с Хьюи привел бы ее в чувство! Говоришь, Констанция не допустит? Посмотрим... Милая славная Конни... впрочем, она терпеть не может, когда ее так называют, ей не нравится сочетание Конни — Хьюи... Но что, если он ей уже поднадоел? Вдруг ей осточертело быть его сторожевой овчаркой? Неплохо бы познакомить его с Эрнестиной, только как — ума не приложу».

Трудно сказать, долетали обрывки подобных разговоров до той, которой они были посвящены, и тревожили ее уединение или нет, — скорее всего, долетали и тревожили. Во всяком случае, до леди Франклин время от времени доходили слухи о подобных разговорах — так доносится отдаленный гул возбужденной уличной толпы сквозь приоткрытые окна и плохо задернутые шторы. Новая жизнь — угроза и надежда. То, что она слышала и видела, сбивало с толку, ранило ее отвыкшую от мирской суеты душу, мешало всматриваться в глубины своего «я», заглушало постоянный шепот ее вины. Внешний мир пугал своим богатством и разнообразием: она приучила себя видеть лишь то, что хотела увидеть, и слышала только то, что было специально отобрано для ее слуха. Надо поскорей закрыть окна, задернуть шторы, отгородиться от пересудов. Когда все это было сделано, леди Франклин почувствовала удивительное умиротворение.

Среди хора голосов, доносившихся до леди Франклин (когда она начинала прислушиваться к шумам и звукам внешнего мира), один заметно выделялся — в его интонациях не было ни мягкости, ни изысканности, — но леди Франклин тотчас узнавала его и радовалась, потому что голос этот принадлежал Ледбиттеру. Сам он уже не мог вспомнить, когда впервые задумался о финансовых возможностях леди Франклин, но так или иначе, когда он принимался размышлять об этом, у него неизменно улучшалось настроение. Он знал, что леди Франклин богата и не думает с тревогой о завтрашнем дне, но вообще то же самое можно было сказать если не о всех, то о подавляющем большинстве его клиентов. Он ничего не имел против — иначе они вряд ли пользовались бы его услугами. На этом его интерес к их капиталам обычно заканчивался — трудно было ожидать, что кто-нибудь сделает его наследником... Некоторые, правда, давали на чай чаще и больше, чем другие, — за это, конечно, им спасибо! С другой стороны, когда он решил бросить пожарную службу и основать собственную фирму, о чем его клиенты прекрасно знали (он не только сообщил об этом каждому из них, но и разослал визитные карточки — «Ледбиттер и К°. Прокат и найм автомобилей на все случаи жизни»), никто и не подумал ему помочь. Впрочем, одна пожилая дама застенчиво предложила ему фунт стерлингов, который он столь же застенчиво, но твердо отверг, решив, что для ее бюджета это слишком большая жертва. Прочие же, в том числе и те, кто уже давно потерял деньгам счет, не предложили ему ни гроша: сам, мол, кашу заварил, сам ее и расхлебывай. Деньги стали их защитной оболочкой, второй кожей, броней, и они берегли их, как самих себя. Это бы еще ничего, но среди его клиентов были и такие, кто вступал с ним в интенсивную переписку по поводу тех или иных пунктов в счете за пользование машиной, что вызвали их сомнения. В свое время он сообщил своим клиентам, что его расценки ниже тех, что приняты в аналогичных фирмах. Так оно и было на самом деле, но и тут отыскались склочники, жаловавшиеся, что он их обирает. Ледбиттер терпеть не мог таких выяснений отношений, они действовали ему на нервы, из-за чего временами его вдруг охватывал панический страх растерять свою клиентуру.

Леди Франклин он, однако, потерять не боялся. К счастью, она была не из тех, кто обижается по любому поводу, — даже если что-то не соответствовало ее ожиданиям, она и виду не подавала: она была слишком погружена в себя, чтобы всерьез реагировать на слова и поступки тех, кто ее окружал. Ей было не до этого: она похоронила свое сердце в могиле мужа. Ледбиттер подозревал, что она никогда не проверяет счета, которые он высылал ей ежемесячно. В конце концов, пусть поступает, как знает, деньги-то ее, но, с другой стороны, такое безразличие было неоспоримым фактом, с которым деловой человек просто обязан был считаться.

Но при всем своем безразличии к деньгам и к повседневности вообще леди Франклин была отнюдь не безразлична к нему, Ледбиттеру. Ни одной поездки не обходилось без того, чтобы она не потребовала очередной серии из семейной хроники Ледбиттеров. Она слушала, как ребенок, и, как ребенок, все время задавала вопросы.

То, что другие находили в авантюрных романах и мелодрамах, леди Франклин получала от Ледбиттера с той лишь разницей, что он, по ее глубокому убеждению, рассказывал чистую правду. Он же давно уяснил себе, что женщин хлебом не корми, дай им послушать про личную жизнь (сам он решительно предпочитал тему денег). И пока леди Франклин находилась в обществе Ледбиттера, он в изобилии снабжал ее волнующей информацией.